То и дело Эгин, на учете у которого была каждая секунда, переспрашивал долго ли еще идти. «Успеем», – равнодушно отвечал проводник.
Наконец, они оказались на месте. Холодные смрадные сени. Немилосердно раздавшаяся в ширину баба, за юбку которой цеплялись трое ребят мал мала меньше.
– А вот и наша малюточка! В аккурат девять дней назад моя кума принесла, – сказал кожевенник, указывая на карапуза, который лихо ползал по заплеванному глиняному полу в нестиранной рубашонке.
Воздух ломился от запахов, среди которых преобладали испарения мочи и кислые ароматы известки.
– Ути-люти-путичка, – старательно сюсюкая, кожевенник подхватил ребенка на руки и знаком приказал бабе убраться вон.
Та сделала вид, что убралась. Но ее страдальческие карие глаза тайком посматривали на Эгина из-за занавески.
– Ну, милостивый гиазир, так сколько мы платим за волосики?
Эгин поглядел на кожевенника так, что у того начала непроизвольно дергаться щека. Он был очень зол. Он потерял почти час. А в результате нашел ребенка, которому никак не меньше года. Он, конечно, специалистом по грудным младенцам себя не считал. Но был абсолютно уверен в том, что девятидневные младенцы ползать по полу не умеют.
Эгин молча двинулся к выходу из лачуги.
– Эй, гиазир, вы куда? А уговор?
Эгин обернулся. Внезапно в нем проснулся аррум Опоры Вещей, личность раздражительная и жесткая.
– Вы что это? Слово – не воробей. Обещали золотом…
– Послушай, недоумок, я что – неясно объяснил? – перебил кожевенника Эгин. – Мне нужен ребенок, родившийся девять дней назад, – Эгин сказал эти слова с такой интонацией, что живот кожевенника сам собой раздулся. Несчастному казалось, что его просто надули раскаленным воздухом, он начал задыхаться и хватать губами воздух.
– Годовалый младенец мне не нужен, – медленно сказал Эгин, не отпуская кожевенника взглядом.
Небрежно уложив ребенка на кучу тряпья, тот бухнулся на колени и закашлялся так сильно, что Эгину к его неудовольствию пришлось признаться, что с отрицательным воздействием перестарался. Но и в этот раз раздражение взяло верх над жалостью.
«Будет ему наука, как дурачить чужеземцев», – сказал себе Эгин и затворил дверь. Как только он отвел взгляд, кожевенник перестал кашлять.
Когда Эгин был уже у выхода из переулка на крыльцо дома кожевенника выскочила та самая баба и закричала ему вослед.
– Милостивый гиазир! Милостивый гиазир! Я знаю, где то, что вам нужно! Все без обмана, гиазир!
У Эгина не оставалось другого выхода кроме как поверить на слово. И он снова пошел по узеньким переулкам, на сей раз – вслед за бабой в деревянных башмаках. Ленивое зимнее солнце неумолимо ползло по небу. День клонился к полудню.
На этот раз дом был побогаче и располагался, насколько мог судить Эгин, гораздо дальше от реки. В случае Нелеота это свидетельствовало об относительной фешенебельности района.
На сей раз Эгин решил не оставлять лазеек для надувательства.
– Спрашиваю в последний раз. Когда именно родился этот ребенок? – Эгин впился глазами в глаза женщины, намереваясь продемонстрировать серьезность своих намерений, а заодно с целью распознать искорки лжи в глазах своей помощницы.
– Девять дней назад. Клянусь своим левым глазом, – заверила женщина, но искорки в поставленном на кон глазу так и не появились.
– Почему ты не сказала этого сразу, тогда… в твоем доме?
– Я не была уверена.
– А почему ты сейчас уверена?
– Я посчитала.
– Что ты посчитала? Дни?
– Ну да… Сегодня это раз… вчера это два, – начала женщина, медленно загибая пальцы – большой, указательный, средний…
– Тогда понятно. Чей это младенец?
– Госпожи Меа. За мной посылали помогать ей при родах.
– Ты помогала?
– Да… было очень страшно… снег валил, земля тряслась…
– Земля тряслась? – в надежде переспросил Эгин.
– Ну да… так, не сильно… но у госпожи Меа обереги на стене так и качались – туды-сюды, туды-сюды.
Эгин вздохнул с облегчением. «Эта, кажется, не врет», – заключил он и вручил бабе золотой, который та с простодушием, свойственным беднякам, которым никогда и ничего не достается даром, облобызала и спрятала за щеку.
Еще битый час он уламывал госпожу Меа продать ему прядь волосиков ее мальчика.
К счастью, хотя госпожа Меа и оказалась не такой бедной, как жена кожевенника, но суммы в десять золотых оказалось достаточным, чтобы сломить и ее представления о должном и недолжном.
И на то, чтобы избавиться от страха перед порчей, которая может быть наведена на младенца при посредстве этих волос. «На два золотых я куплю ему лучших охранительных амулетов» – постановила рачительная мамаша.
За десять золотых госпожа Меа разрешила Эгину аккуратно остричь крохотную головку своего спящего сына.
Эгин действовал столь бережно, что ребенок даже не проснулся. А когда волосики, весом с паутинку были положены в сарнод, в дело вмешался муж госпожи Меа.
И тогда Эгину пришлось достать из ножен меч. Разумеется, в целях подкрепления могущества десяти золотых. Ибо известно, что десять золотых при поддержке «облачного» клинка значат больше, чем просто десять золотых.
Так или иначе, к полудню один из ингредиентов чудесного компаса был раздобыт.
3
Дом аптекаря Эгин также нашел не без труда. «Духи. Лекарства. Притирания», – гласила вывеска над крыльцом.
Интуиция подсказывала Эгину, что начинать поиски нужно именно с таких заведений. Поскольку других вариантов, кажется, не было. Не в мясную же лавку идти!
– Мне нужно перо птицы Юп, – без обиняков начал Эгин, с интересом разглядывая морщинистое лицо аптекаря-карлика, который сидел за прилавком.
Морщин было так много, что лицо было похоже на печеное яблоко. «Небось при этом притираниями от морщин приторговывает!» – усмехнулся Эгин.
– Вам для себя или в подарок? – серьезно спросил карлик.
«Хвала Шилолу хоть не рассмеялся в ответ!» – отметил Эгин, представляя себе рожу пиннаринского аптекаря после подобного вопроса. Небось тут же кликнет ученика, чтобы бежал стучать в Опору Вещей.
– Разве это имеет значение – для кого это перо?
– Имеет, – важно кивнул карлик. – Если в подарок, то я вам сейчас принесу. А если для себя – то у меня такой редкости нет.
– Интересная схема, – вздернул бровь Эгин. – Только не пойму, как она работает.
– Это просто, варанец. Перья птицы Юп обычно желают иметь у себя на туалетном столике взбалмошные стареющие дамы. Считается, что если обмахивать ими щеки, то на них дольше держится румянец. Но обычно никто не доверяет такую важную вещь, как румянец, такому ненадежному средству, как птичье перо. Поэтому все пользуются румянами. А уж потом – обмахивают пером. Поэтому я торгую этими перьями без всякого риска и не без прибыли. Мой правнук раскрашивает лебединые перья охрой и пурпуром. Едва ли тебе подойдет такое перо.