Волк беззвучно засмеялся.
В движениях зверя начало проглядывать нечто человеческое. Казалось, волк вот-вот встанет на задние лапы и бросится в рукопашную. Эта мысль показалась Эгину и комичной и жуткой в одно и то же время. Возможно, потому, что волк напомнил ему псов-питомцев его прежней подруги госпожи Вербелины, персоны некогда весьма привлекательной, а ныне покойной. Эти питомцы спокойно взбирались на отвесные стены, ходили на двух ногах и обожали чувственные женские танцы с раздеванием.
«Ты боишься!» – смеялся волк.
«Нет, я не боюсь. Но я хотел бы знать, что нужно сделать для того, чтобы ты и твои собратья ушли с миром».
«Отдай мне своего мальчика. Это будет равной меной.»
«Но позволь, разве ты дал мне что-нибудь?»
«Ты еще спрашиваешь! Ты, недомерок, украл у меня перо. За это я заберу твоего мальчика и уйду с миром!»
«Какой же я идиот! О Шилол! Какой идиот! Как я не сообразил раньше! – досадовал Эгин в крайнем возбуждении, – Это же Дрон Большая Плешь! Меня же предупреждал карлик-аптекарь. Он меня предупреждал! А я, осел варанский, самонадеянный недоумок! Я-то хорош!»
«Мне было необходимо перо птицы Юп. Если бы не крайняя необходимость, я бы никогда не покусился на твою собственность. Я поступил как низкий вор. Я нанес тебе оскорбление. Тебе должно извинить меня, Дрон. Проси у меня любую равную мену. Но я не отдам тебе мальчика», – сказал Эгин.
«Мне не нужны твои извинения. Мне ни к чему то, что ты можешь мне предложить. Мне полагается мальчик!» – с этими словами волк прыгнул еще раз.
Звезды, вышитые на черном бархате небосклона, сделали резкий поворот влево. А затем – вправо. Уши Эгина заложило и на секунду его глаза словно бы ослепли. В этот миг Раздавленное Время снова приняло Эгина.
Он видел как когтистые передние лапы князька медленно отрываются от земли.
Как его задние лапы, покрытые чистой волнистой шерстью, сгибаются в суставах, как когти входят в снег до самого мха, как хвост волка касается снега. Как дуга спинных мышц распрямляет и отталкивает тело зверя от земли.
Эгин видел как волк начинает свой медленный полет. И он не нашел ничего лучшего, чем прыгнуть навстречу оборотню, выводя клинком замысловатую фехтовальную фигуру «павлин поднимает и разворачивает хвост».
Лезвие облачного клинка встретило горло медленно летящего белого волка, грозовые облака встретились с белой искристой шерстью князька.
Быстрое и холодное лезвие раздвинуло снежную шерсть, врезалось в челюстную жилу, взрезало кровеносный сосуд на шее, рассекло мышцы, переломило хребет и вышло на свободу, омывшись в волчьей крови.
Обессиленный Эгин покинул Раздавленное Время.
Обезглавленное тело волка лежало перед ним на снегу, бессмысленно, судорожно суча лапами. Шейная артерия послушно выплевывала на снег ненужную кровь.
Голова зверя с стоящими вверх ушами лежала рядом, в двух шагах от тела. Из раскрытой пасти сочилась черная, липкая жидкость. Алое сияние глаз становилось все более трудноразличимым.
«Твоя взяла», – сказал волк. Эгин едва разобрал слова.
В этот момент из обезглавленного тела выползла крохотная ледяная змейка с розовой полосой на спине. Змейка затаилась, опасливо глядя на Эгина, склонившегося над отрубленной головой князька. Затем, улучив момент, она сползла со стремительно коченеющего трупа и вертко шмыгнула в сугроб.
3
– Живой?
– А вы как думали? – с вызовом отвечал Есмар.
– Я уже не знал что и думать, – переводя дыхание сказал Эгин, однако, прятать меч в ножны не спешил. – Справился сам?
– Справился, – с гордостью отвечал Есмар.
Костер стараниями Есмара горел очень ярко, от его тепла весь снег на поляне близ искари растаял, из-за чего Эгин не смог определить по следам, насколько близко подбирались к костру волки.
– Верно вы говорили, трусливые это твари. А как они от углей разбегались?! Я одному прямо в глаз засадил! То-то он песню затянул! Покойник из гроба выпрыгнул бы! – ликовал Есмар.
– Ну ты и горазд хвастаться! – широко улыбаясь герою, Эгин уселся на кучу сухого валежника. – А звал меня чего?
– Я? Да не звал я вас. Зачем? Был же уговор, без крайней опасности вас не беспокоить.
– Да ладно заливать, – отмахнулся Эгин. – Со слухом у меня все в порядке.
– Со слухом у вас может и в порядке, – нахмурился Есмар. – Да только не звал я вас. Не звал и все.
Эгин аж присвистнул. Уж больно пугающей показалась ему догадка. В нее и верить-то не хотелось.
– Послушай, Есмар, – серьезно начал он. – Мне нужно знать точно, кричал ты мне или нет.
– Землю есть прикажете? – Есмар был очень уязвлен недоверием Эгина. – Я не маленький, чтобы чуть что за нянькину юбку прятаться.
– Твое счастье, что до земли не докопаешься, – предельно серьезно сказал Эгин.
Эгин вспомнил как тот же самый «не маленький» Есмар умолял не бросать его в одиночестве возле костра. Но он промолчал – герой имеет право чувствовать себя героем, даже если ему еще не исполнилось двенадцать.
Так или иначе, выходило, что Есмар не врет. А это значило, что те крики Есмара, который слышал Эгин, сражаясь с волком-князьком, были умелым наваждением, рассчитанным на то, что Эгин заспешит назад, к костру, подставив зверю-перевертышу свою уязвимую спину.
«Весьма сведущи колдуны в земле харренской!» – заключил Эгин, ругая себя за то, что так сильно недооценил внезапную ночную опасность. «Шутка ли – морочить аррума!»
– А что, разве кто-то кричал? – насторожился Есмар.
– Ерунда, Есмар. Ерунда. Мне просто почудилось, – сказал Эгин, но объяснять, что именно и когда ему почудилось, не стал. Зачем пугать и без того насмерть перепуганного героя?
4
Волки больше не появлялись. Лишь где-то в темноте ухала сова да потрескивали на морозе сухие ветки. Эгин и Есмар дремали возле искари. Как вдруг сквозь сон Эгин различил звуки лошадиного ржания.
«Неужто снова Нана?»
Эгин вскочил. Тут же проснулся и Есмар, подтверждая старый тезис о том, что страх – лучшее средство от сонливости.
– Пойду еще раз попытаю счастья, – сказал Эгин. – Может успокоилась дура.
На сей раз факела он с собой не взял. Против оборотней факел все равно не подмога.
Тихо ступая, Эгин отошел от костра. Его глаза медленно привыкали к призрачному освещению леса.
Очень скоро он приблизился к заснеженному тракту и остановился, облокотившись о ствол вековой сосны.
Лошади нигде не было. Зато по тракту ехали сани, запряженные мохнатой, коренастой кобылкой.
Сани шли с трудом. Ямщик, одетый по местной моде в шубу из рысьего меха и шапку с двумя лисьими хвостами над ушами, то и дело хлестал несчастную лошадь кнутом. Лошадь отчаянно ржала, но идти быстрее, чем шла, была просто не в силах.