— Если родные братья утверждают, что дама Клод и есть Дева Жанна, — поклонился Николя Гронье, — тем более это засвидетельствовал капитан де Ксентрай, то значит так оно и есть.
— Блестящий ответ, сеньоры, ничего не скажешь! — усмехнулась Жанна. Глаза ее негодующе блеснули. — А я ожидала иного!
По всему, решили старейшины, это и впрямь Дева. Характер и впрямь — принцессы!
— Мы обеспечим вас самым необходимым, Дама Жанна, — поклонившись, сказал Николя Лув. — Боевым конем, одеждой, доспехами, оружием. Ведь вы несомненно, соответственно вашему положению, рано или поздно пожелаете встать в ряды французов, сражающихся против англичан.
— Несомненно! — уже мягче усмехнулась Жанна.
— Город возьмет расходы на себя, — сказал Николя Лув. — Не так ли, господа? — обернулся он на Обера Буле и Николя Гронье.
Те поспешно закивали:
— Город почтет за честь взять на себя эту заботу.
— Я вам заранее благодарна, — кивнула Жанна. — Надеюсь, мы сегодня же отправимся в Мец. В Бакийоне мило, но я бы предпочла иную обстановку.
Воистину, это была Дева Жанна, чудом спасенная! — облегченно вздохнули старейшины. Такие повадки бывают только у принцесс, тем более, познавших великую славу.
Слухи о том, что Дева Франции спасена, расползались по всем дорогам Лотарингии и уже выходили за ее пределы. «Дева жива!» — пели ветра в герцогстве Барском. «Она вновь со своей любимой Францией!» — распевали они в Шампани. «Жанна вновь идет к нам!» — взрывались они на подступах к Парижу.
«Берегитесь, бургундцы! — предостерегали они, клубясь вокруг Дижона. — Дева не забыла вашего предательства!»
Великий герцог Европы Филипп, заметно полысевший ото лба, года напролет ходивший все в том же черном костюме — трауре по убитому отцу, первым прознал о похищении Девы. Он ни на минуту не сомневался, что все было подстроено герцогами Савойскими, этими миролюбцами, Амедеем ли, его сыном Луи, неважно.
Выезжая на охоту вместе с Рене Анжуйским, похудевшим в заточении за эти пять лет, ставшим заметно старше, угрюмее, он сказал:
— А вы знаете, герцог, что говорят о Жанне? Якобы она осталась жива после Руана и недавно освобождена из своего заточения?
Они вырвались вперед других охотников и теперь скорой рысью шли по тенистому лесу, в самом сердце Бургундии, столь ненавистной принцу Рене.
— Я никогда не верил, что она погибла, — сухо откликнулся пленник.
С недавнего времени Рене Анжуйский почувствовал себя куда более уверенно в бургундском плену. Два года назад, еще до мира в Аррасе, безвременно ушел из жизни его старший брат — Луи Третий Анжуйский, и Рене унаследовал огромные территории — герцогство Анжу, Прованс и права на три королевства — Неаполитанское, Сицилийское и Иерусалимское. Теперь он мог смело, подобно своей матери, назвать себя королем трех королевств. Но если Иерусалим был для него недосягаем, то Неаполь, вопреки противоборству Альфонсо Арагонского, своего дяди, он намеревался получить во что бы то ни стало! Свобода Рене стоила баснословно дорого — четыреста тысяч золотых экю. Это было в два раза больше, чем в свое время запросил за Жана Бесстрашного султан Баязид! Рене просил Филиппа Бургундского отпустить его до полного выкупа, под честное слово, но беспощадный и осторожный Филипп был неприступен. Слишком сильным противником вырисовывался ему Рене, тем паче — в союзе с Карлом Седьмым Французским и своей грозной матерью — Иоландой. Вся надежда Рене Анжуйского была на жену — двадцатипятилетнюю Изабеллу. И она не сплоховала. Та самая Изабелла, что когда-то в Нанси делилась нарядами с Девой Жанной, оказалась отважной и дальновидной женщиной. В отсутствие мужа она была коронована неаполитанскими послами и с войском отправилась в Италию — воевать против Альфонсо. Рене знал, свобода его не за горами, но тем томительнее был каждый день плена!
— Жанна — птица Феникс, — бросил на скаку Рене Анжуйский Филиппу, заметно вырываясь вперед, — она возрождается из пепла для новых подвигов! И даст Господь, она еще одержит не одну победу!
А тем временем, прибыв со старейшинами, в сопровождении двух братьев в Мец, побывав на почетному пиру, который город дал в ее честь, Жанна взялась за перо. Никому бы она не доверила прочитать это письмо! Она писала его сама — в день приезда, после пира. И даже предостережения Ксентрая: «Еще рано искать с ним встречи», — не могли остановить ее.
«Мой возлюбленный король! Прошу Вас принять меня, и как можно скорее. Я желаю только одного — обнять ваши колени и быть полезной своей милой Франции. Будьте же ко мне великодушны. Ваша Жанна Дева. Иисус, Мария».
Слухи о спасении Девы шли не только по Лотарингии, Франции и Бургундии. Они уже достигли влиятельного герцогства Люксембургского, входившего в Священную Римскую империю, и его владычицы — герцогини Элизабет фон Гёрлиц [9] . Последняя, племянница императора Сигизмунда, всегда недолюбливала Филиппа и восхищалась деяниями Французской Девственницы. В Мец прибыли послы от герцогини, прося Жанну навестить их патронессу. Но Жанна с открытым сердцем и со всей данной ей страстью ждала другого приглашения — из Шинона, где сейчас пребывал Карл Валуа. Она жадно ловила все новости, приходившие из Франции. Но эта самая Франция, ради которой она претерпела столько бед, молчала.
Была нема как рыба.
И тогда Жанна собралась и, с небольшой свитой люксембургцев, выехала в Арлон, где пребывал двор герцогини. В середине июня девушка предстала пред ясные очи уже немолодой, но все еще цветущей Элизабет фон Гёрлиц. Весь двор с почетом встречал Жанну.
— Милочка моя! — обняла ее при всех герцогиня. — Вы не только героиня Франции, но и прекрасное созданье. Только Господь мог позаботиться о такой красоте — души, сердца и внешнего облика. Расскажите нам о себе — о ваших подвигах, о том, как избежали костра, о тех годах, что вы провели в заточении.
Оглядев двор, Жанна поняла, что без рассказа ей не обойтись. Но чего же она хотела, отправляясь сюда? Не было последние четверть века фигуры более загадочной и волнующей, чем она. И ей пришлось превратиться в рассказчика Одиссея, выброшенного на чужой берег и случайно оказавшегося в Феакийском дворце перед царем и его вельможами, жаждавшими повести о легендарном взятии Трои. Жанна рассказала о том, как, вдохновленная голосом Царя Небесного, входила в Орлеан, и под белым знаменем, усыпанным золотыми лилиями Валуа, с ликом Господа и его ангелов, гнала англичан от Луары до Сены. Как короновала Карла Седьмого в Реймсе и как неудача, предательство и ранение остановили ее под Парижем.