– Ну… дедушка как дедушка. Евгений Петрович. Старенький был очень. Интеллигентный такой – ко всем на «вы», культурный, начитанный, как профессор. Жил там с незапамятных времен. Семьи не имел, только все фотографии старые рассматривал. А когда совсем немощный стал, я приходила к нему готовить-убирать – что ж поделать, сосед все-таки. Он тогда слегка из ума выжил, нес всякую околесицу.
– Какую, тетенька? Что именно он говорил?
– Ой… не помню уже. Про какие-то два корабля, одинаковых корабля, только один настоящий, а другой подделка. Как это, скажите, корабль может быть подделкой? Утонет он, что ли? Еще что-то про нож, которым убивают тени. Вот это мне запомнилось. Он даже показывал мне какой-то нож, похожий на кухонный, но очень ржавый. Ну совсем рехнулся дед. Я этим ножом в тень ударила смеха ради – но ничего с тенью, конечно, не случилось. А за пару дней до смерти он подарил мне кораблик деревянный. Он у него на окне всегда стоял, сколько я помню. И так слезно просил: «Береги его, Тамарочка, не выбрасывай!» Да вот он, видите?
Она указала на окно своего дома, буквально в метре от забора. Там на подоконнике стоял красивый деревянный фрегат с поднятыми парусами.
– А нож не подарил, – усмехнулась тетка. – Я вообще не знаю, куда он его дел. А скажите мне на милость, зачем вам этот дед понадобился?
Ника вместо ответа дернула меня за сумку, и я вынула заветный листочек. Она глянула – руками всплеснула:
– Мама родная, точно! Это ж из его блокнота листок!
– Какого?
– Да блокнотик у него был, старинный. Он его берег, везде с собой носил. И отдал мне тогда вместе с кораблем. Мне интересно было, чего он там писал, но там оказались только заумные размышления.
– Он все еще у вас? – спросила Ника.
– Нет. Представляете, заявляется однажды какой-то парень, вот в точности как вы сегодня, и про деда расспрашивает. Месяц назад где-то. Как про блокнот услышал, давай просить – отдайте, тетя Тамара! Я и отдала, на что он мне нужен.
– Что за парень, вы не знаете?
– Нет, не знаю. Откуда он меня знал – не пойму.
– Ясно, – вздохнула я. – Скажите, а почему там улица заброшена?
– Из-за запаха. Учуяли небось, как там пахнет?
– Ага. Но раньше ведь люди жили?
– Жили, и все нормально было. Откуда он взялся – не знаю. После смерти деда квартира долго стояла пустая, а потом туда Жанна въехала с Сенькой, своим сыночком. А у Сеньки два друга неразлучных было – Ленька да Сашка. Помню их – такие забавные три бутуза. Ленька – тот рыжий был, Сенька – чернявый, весь в Жанну, еще и пятно родимое на лбу, приметный. А Сашка – даже не припомню, пацан как пацан, ничего особенного.
А потом у нашей школы крыша обрушилась и учеников стали возить в город. И Ленька с Сашкой однажды поехали, зашли в школу и не вернулись. Пропали, короче. Тут весь поселок стоял на ушах, а на следующий день Жанна вместе с Сенькой уехала из поселка. Может, боялась, чтоб и Сенька не пропал? Кто их знает. Родители Леньки и мать Сашки тоже вскоре уехали и больше здесь не появлялись.
Но вот после того пошел по дому из Жанниной квартиры этот странный запах. Все жильцы почуяли, и в соседних домах тоже. Хоть и слабый, но мерзкий – фуу! Он появлялся периодически – то есть, то нет, и никто не мог понять причину. От него людям становилось дурно, некоторые даже видели какие-то галлюцинации. Жильцы жаловались, приезжала комиссия, источника запаха не нашли. В конце концов решили, что здесь у нас полно шахт и где-то идет утечка метана, отсюда и запах. Хотя на метан оно и близко не похоже.
– Там и сейчас так пахнет. Слабенько, но мерзко, – сказала я.
– Приезжал очень важный профессор – старенький-старенький, войну прошедший. Понюхал, изменился в лице и заявил, что это какая-то редкая разновидность метана, очень ядовитая, от нее можно с ума сойти или вообще умереть. В итоге с улицы всех выселили. Вот потому туда народ и не ходит, никто не хочет умом тронуться. Да и вообще у дома дурная слава.
В подробности она вдаваться не стала.
– Знаешь что, дай этот листок лучше мне, – сказала Ника, когда мы попрощались с хозяйкой и шли к остановке. – У меня надежнее будет. И вообще, шла бы ты сегодня ко мне ночевать.
Я сунула ей листок и раздумывала – может, и правда прийти? Но если родители дома – чего мне бояться? Ладно, посмотрю по обстоятельствам.
В этот момент зазвонил мой телефон. Звонили с неопределившегося номера.
– Алло, Лиля? – голос Вадима трудно было спутать. – Как насчет встречи в кафе «Ретро»?
– «Ретро»? – я немного удивилась. Это кафе, маленькое, неказистое, находилось в глубине поселка, недалеко от Тридцатого рынка, и туда ходили исключительно местные. Но возражать я не стала.
Всю обратную дорогу Ника хмурилась, о чем-то думала и не поддерживала разговор, если я пыталась заговорить. А когда приехали, лаконично сказала мне, что будет ждать, и убежала.
Темнело, и заходить домой мне было уже некогда.
Немного приведя себя в порядок, я перешагнула порог кафе. Никогда прежде я здесь не была. Внутри кафе выглядело благороднее, чем ожидалось, и соответствовало названию. На столиках «под старину» стояли канделябры, окна занавешивали тяжелые бархатные портьеры, на стенах красовались картины в массивных рамах. Вадим был уже здесь – он сидел за столиком в самом уютном уголке. Увидев меня, мило улыбнулся и приподнялся навстречу. Сегодня на нем был белый пиджак и такие же белые брюки. В этом наряде он выглядел просто сказочно. Нет, не права Ника – все-таки я люблю этого человека. Иначе почему мое сердце бьется так учащенно?
В этот момент я как никогда прежде ощутила себя уродливой толстухой из-за своей крупной, массивной фигуры.
– Добрый вечер! – он отодвинул стул, приглашая меня за столик.
– Привет! Классное кафе. Я и не ожидала, что оно такое уютное!
– А у меня вообще хороший вкус, – Вадим улыбнулся и кивнул официантке. Она тут же принесла нам два мороженых в креманках – ванильное и шоколадное. – Я угадал, вы любите шоколадное мороженое?
– Угадали. Люблю.
– Значит, я умею делать правильный выбор. И девушку я пригласил тоже самую очаровательную из всех, кого в жизни видел.
У меня, наверное, даже уши покраснели. От смущения я не знала, что и сказать, и, как всегда в таких случаях, стала нести ахинею:
– Да ну, какая там очаровательная… Толстая, неуклюжая…
Лицо Вадима посерьезнело:
– А вот тут вы в корне не правы! Не «толстая и неуклюжая», а статная и дородная. Именно так называли подобных красавиц во все времена – кроме разве что последних нескольких десятилетий, жалкого отрезка времени по сравнению с многовековой историей – и считали их самыми красивыми из всех. Нет, Лиля, это не глупый комплимент, а исторический факт. Крепкая, сильная, пышущая здоровьем девушка, которая станет неутомимой хозяйкой в доме, здоровой матерью большого семейства, – таким был идеал красоты на протяжении веков, а вовсе не хлипкое слабое создание. А я, уж простите, консервативен и нахожу мерзкой чужеземную моду на костлявых худышек. У меня создалось впечатление, что тот, кто ее создал, вообще ненавидел женщин и добился своего – красавицы мучают себя диетами и превращаются в страхолюдин-анорексичек.