Присмотревшись, Эгин понял, что флакончик сделан из гигантской черной жемчужины, внутри которой была, видимо, высверлена полость. Вторая жемчужина служила флакончику пробкой. Судя по всему, пробка была пригнана с точностью филиграннейшей и плотно, насмерть притерта. Почему-то Эгин не сразу решился взять флакончик. Чем-то серьезным и печальным веяло от него.
– Что это? Неужто слезы магдорнского Тритона? – попробовал пошутить он.
– Нет, – без тени улыбки отвечала царица. – Это духи.
– И какой же запах у этих духов?
– Запах времени.
– Разве время имеет запах?
– Имеет, – степенно кивнула Итская Дева. – Но он не похож на запах мимозы или розмарина. Оно пахнет как… как… как ключевая вода!
– Должно быть, это печальный запах, – улыбнулся Эгин. – Ну тогда скажи мне, царица, перед каким приемом следует душиться этими духами?
– Эти духи не для ерунды, – фыркнула царица, разумея, конечно, приемы. – Это духи для воспоминаний. Хватит одной капли, чтобы вспомнить все, что пожелаешь. Даже то, чего ты никогда не помнил. Прими их и не донимай меня больше вопросами!
Эгину ничего не оставалось, кроме как благодарно поцеловать руку девчонке, которая после окончательного «вочеловечивания» снова стала строптивой, высокомерной и переменчивой. То есть такой же, каким был город, в котором ей предстояло царствовать.
Эгин отогнал прочь воспоминания и снова обернулся в сторону Ита. Но его уже совсем не было видно за низкими кудлатыми тучами, которые стлались над озером и вьющейся вдоль берега дорогой.
Если бы пять лет назад в Своде Равновесия кто-то напророчил молодому эрм-саванну Эгину, что в один прекрасный день он будет возвращаться из «распечатанного» Ита с подарками от Девы Озера, он, пожалуй, порекомендовал бы фантазеру немедленно обратиться к Знахарю. На предмет вменяемости. «А теперь даже странно думать, что может быть иначе».
2
Эгин проехал через заставу и пост сборщика пошлины без всяких приключений.
Сама будка сборщика теперь имела вид донельзя мирный. Ничто в ней не намекало на те жуткие события с лужами крови и полетами по воздуху, участниками которых совсем недавно были Эгин, Милас и Есмар. «Счастливого пути», – прошепелявил вслед Эгину стражник, как двоюродный брат похожий на одного из давешних убийц из клана Собирателей, рекомых также попросту «жемчужниками».
Эгин пришпорил жеребца. Он знал – совсем скоро он выедет к дорожной развилке.
Южная дорога со временем приведет его к Пиннарину – почему-то Эгин был уверен, что гнорр хотел бы оказаться именно там. А другая дорога, помнил он, зовется Поперечным трактом (приблизительно так Эгин перевел для себя слово «Марнильм» с харренского) и оканчивается в мрачном многолюдном муравейнике с названием Тардер. Он был уверен, что в столице Ре-Тара им с Лагхой делать нечего. И все-таки, об этом не мешало спросить у самого гнорра.
Пока дорога была сравнительно малолюдной. Дождавшись, когда она совсем опустеет, можно будет раскрыть лотос (или, как в положенной для гостьи из седой старины манере называть вещи тем что они есть, выражалась Итская Дева, «Белый Цветок») и пообщаться с гнорром, не покидая седла. Съезжать в лес Эгину не хотелось – за время путешествия он успел возненавидеть «природу» тихой, но лютой – как и положено – ненавистью.
Дорога впереди была пуста и проходила через березовую рощу. Эгин оглянулся, надеясь удостовериться, что сзади тоже никого нет.
Держи сарнод шире! Из-за поворота, несясь во весь опор, выскочили четверо всадников, выряженных не по итской, но по харренской моде.
На них были широкие бархатные куртки с «надувными», как называли их в Варане, рукавами и узкие замшевые штаны со швами, отделанными позументом. Кожаные головные косынки были завязаны сзади самым изысканным образом, сочетающим небрежность и высокое искусство, розовые рубахи – с некоторым избытком расшиты разноцветным бисером.
Лошади у всадников были свежими и породистыми. Кавалькада больше всего походила на компанию богатых повес, выходцев из купеческого сословия, не испытывающих недостатка ни в чем, кроме дворянских грамот.
Одно только смущало Эгина, пребывающего в самом благостном расположении духа, а именно: какая нелегкая занесла этих беззаботных щеголей сюда, в эту глушь, без слуг и сопровождающих?
Когда четверка почти поравнялась с Эгином, тот заметил, что одним из всадников является девушка, одетая как парень, и сидящая в седле по-мужски.
Несмотря на то, что компания выглядела мирной, Эгин на всякий случай опустил ладонь на рукоять своего «облачного» клинка.
– Извините нас, милостивый гиазир, за то, что нарушаем ваше уединение, – обратился к Эгину первый, с бородкой-клинышком и ухоженным островком усов над верхней губой. Обратился на чистом харренском. Держался он при этом на почтительном отдалении, заходя к Эгину справа.
Эгин натянул поводья. Его жеребец остановился. Остановилась и четверка.
Эгин заметил, что девушка бросила взгляд на его «облачный» клинок. Впрочем, такой мимолетный, что ни о чем, кроме праздного интереса, он, вроде бы, не свидетельствовал.
– Прошу вас рассудить наш спор, – вступил второй, с убедительными золотыми браслетами на левом запястье, обладатель самого широкого воротника и румяных щек. – Мы с товарищами заспорили, чей скакун имеет самую чистую стать.
– И мы просим быть вас нашим судьей, – поддержал третий, коренастый обладатель высоких, выше колена сапог.
От Эгина не укрылось при этом, что четвертый всадник как бы невзначай остановился как раз за его спиной на расстоянии в четыре-пять шагов.
Как-то само собой получилось, что Эгин теперь находится в центре ромба из четырех купеческих сынков, которые вроде бы совсем непринужденно и даже нечаянно, но тем не менее тесно обступили его. Чистые разбойники, изготовившиеся взять одинокого путника в оборот!
Не торопясь отвечать на предложение, Эгин еще раз смерил всадников испытующим взглядом. Вроде бы, оставалось только гнать свои подозрения прочь. «Что за чушь? Да на каждом из них надето драгоценностей на большую сумму, чем та, на которую в состоянии раскошелиться средний „одинокий путник“ вроде меня. Зачем разбойникам одеваться так шикарно? Да и манеры у них вполне миролюбивые».
– Для нас очень важно иметь судью с хорошим глазом. Ведь мы поставили на кон большие деньги. А вы, как видно по вашему жеребцу, знаете толк в лошадях! – сказал четвертый – молодой брюнет, в широком атласном плаще, расшитом золотой нитью.
От Эгина, который довольно глупо кивал, пока всадники излагали ему суть дела, не укрылся момент, когда девушка завела правую руку за спину, причем сделала это совершенно естественно. «Что у нее там, интересно? Неужели метательный кинжал?» – спросил себя Эгин, втуне иронизируя над собственной подозрительностью.
Не снимая правой ладони с рукояти меча, Эгин легонько дважды шлепнул жеребца по шее и перенес тяжесть тела на заднюю седельную луку. Жеребец послушно и быстро попятился, и через несколько мгновений он уже вышел из обкладки, в которую вольно или невольно взяли его спорщики. Всадники проследили за его маневром с некоторым, как показалось Эгину, недоумением.