Два других забились под соседние тела.
Автор удачных бросков был уже рядом с Ларафом.
– Милостивый гиазир, вы не пострадали? – участливо спросил Егур – к чести своей, перепуганный и растерянный Лараф узнал рах-саванна сразу, по голосу.
– Нет. Что происходит?..
Лараф замялся; разыгрывать сейчас всезнание перед Егуром бесполезно и даже вредно. Можно доразыгрываться.
– Мне отшибло память. Я ничего не помню с того самого момента, как Йор распахнул калитку.
– Не удивительно, милостивый гиазир. В вас из угловой башни были выпущены одна за другой две молнии. Это, конечно, был Сонн, хоть я его и не видел. Я вам докладывал, он ловкий метатель огня.
Лараф понял, что это «я вам докладывал» относится к нечитанному им донесению Егура об охоте на гэвенгов, о котором сегодня он уже слышал.
– Короче! – потребовал Лараф.
– Да. Вас спасла охрана. Она приняла молнии в себя. Охрана погибла, а вы упали. Вас оттащили под стену. Потом был бой здесь, во дворе. Сонну ответили «облачные» клинки Йора и его аррумов. Вы поднялись и зачем-то прошли через «калитку зеленщиков». Я думал – вы уже в сознании. Тем более, что на том месте, с которого вы ушли, через несколько секунд объявилось с десяток жуков-мертвителей. Ни у кого, кроме меня, не было ручных фрам. Мы никак не ожидали повстречать здесь жуков-мертвителей, я один из-за службы в Казенном Посаде привык всегда иметь фрамы при себе. Пришлось отозвать животных-семь и бросить их против гадов. Я потерял вас из виду, а потом увидел сквозь калитку, что Люг пляшет так, будто у него в штанах пара жуков-мертвителей. Я бросился внутрь Башни…
– Понятно, – прервал его Лараф, хотя ему было хрен что понятно. – Где Сонн?
– Не знаю. Я ведь всего лишь рах-саванн.
В узких окнах второго этажа Башни Отчуждения промчалась череда жарких зарниц. Посыпалось битое стекло. Раздался мерзкий всхрап, принадлежащий, видимо, некоему умирающему существу.
– Рах-саванном ты пробудешь недолго, – посулил Лараф. – Похоже, среди аррумских должностей сегодня появятся вакансии.
Даже ему, провинциалу, неискушенному в этикете Свода и вообще в хороших манерах, было ясно, что всуперечь своей нутряной антипатии Егура нужно будет отблагодарить. Кажется, своими шариками с летучим говном («шарики называются фрамами» – постарался запомнить Лараф) рах-саванн только что спас ему жизнь.
Ободренный намеком Егур радостно отчеканил:
– Служу Князю и Истине!
Их нагнали еще двое офицеров истребительной плеяды с луками. Факела горели у них над головой, закрепленные на специальных кронштейнах, привинченных к левым наплечникам.
«Ну и амуниции всякой у них в Своде! Точнее, у нас в Своде», – поправился Лараф.
Через минуту, повинуясь приказу своего гнорра, офицеры сопроводили его в правое крыло замка, откуда доносился «тысячелезвийной жатвы жизней звон», как написал бы Трев Аспадский, основательный старинный поэт. То есть – шум большой драки.
Переступив через своеобразный порожек в виде парочки мертвых боевых псов, они вошли в просторную прихожую.
И здесь, и на широкой лестнице тоже были повсюду разбросаны комья бело-синего пламени. Лараф заметил, что один из факелов лежит под низеньким столиком с осколками свежераскоканной расписной вазы. А столешница, которую лижут острые подвижные языки огня, даже и не тлеет, и не дымится. Ну и дела!
Егур держал наготове меч и – в левой руке – две фрамы, стрелки – взведенные луки. Лараф по-прежнему колебался: может, все-таки обнажить свой «облачный» клинок? Или лучше не позориться?
– Не понимаю. Сколько можно с ним возиться? – пробормотал, забыв о присутствии гнорра, один из стрелков.
– И впрямь не понимаете? – иронично спросил Лараф. У офицера от испуга клацнули зубы. Он допустил недолжное, неэтичное.
«В самом деле, где хваленая Йорова удаль? Или удалец что огурец – какой вырастет?» – в душе Лараф был полностью согласен с офицером из истребительной плеяды.
«Аааааааааааа!.. Хуммер-ниэват рапал-иэлань!..»
Истошные хриплые крики наверху, перемежающиеся яростной ворожбой с привлечением Истинного Наречия Хуммера (о котором Лараф не имел ни малейшего представления), внезапно были перекрыты раскатами голоса-грома, голоса-колокола:
– Ну наконец-то! Вот теперь вы меня выслушаете, пар-арценц Йор, кусок тупого мяса…
«Нет!!!» – мысль Ларафа блеснула быстрей, чем молнии «облачных» клинков. Ясно: Сонн одержал верх над Йором и теперь намерен раскрыть последнему глаза на его, Ларафа, подложной эрхагноррат.
– Наверх! – приказал Лараф Егуру и лучникам. И, не колеблясь, ибо не было между чем и чем колебаться, все проваливалось в бездну, зачастил по лестнице вслед за ними.
Видимо, здесь когда-то был один большой зал. Для церемоний, для принятия пищи, для упражнений с оружием – кто знает? Потом его нарезали перегородками в один кирпич – получились несколько отдельных жилых комнат.
Теперь зал снова стал залом, потому что от перегородок остались по преимуществу пласты тлеющей дранки и битый кирпич.
Здесь побывал огонь. Не холодный огонь факелов-эбенори, а кинжальный жар «облачных» клинков. Жар, заставляющий тела взрываться изнутри от закипающих жизненных соков, враз разносящий деревянную мебель на обугленные головни, дробящий кирпичи в груды трескучего щебня.
Здесь побывали животные-девять – одна стена на полдлины была измарана кометообразным кровяным оттиском. Ядром комете служила вбитая в деревянный платяной шкаф собачья туша.
Следов присутствия других питомцев Опоры Безгласых Тварей Лараф не приметил, но это ни о чем не свидетельствовало: в этом хаосе разрушения могли найти укрывище от взора останки целой поисковой плеяды с полной штатной экипировкой.
Побывало здесь, похоже, и еще что-то. Даже небогатого опыта Ларафа хватало, чтобы засомневаться в потенциях трех-четырех «облачных» клинков разнести в пух и прах все кирпичные стены на этаже. Пару-другую дырок проделать – да. Но чтобы все, подчистую…
С потолка срывались густые темно-вишневые капли и, пролетая у самого плеча Ларафа, звонко бились в вывороченную из чьей-то плоти Внутреннюю Секиру.
Эту панораму Лараф вобрал в себя мгновенно. Его взгляд сфокусировался на происходящем у дальней, капитальной каменной стены зала.
Там находились трое: Йор, Сонн и незнакомый младший офицер.
Седалище Йора было водружено на просевшую под его тяжестью кучу мусора, в которой преобладал кирпичный бой. Вся одежда пар-арценца была изодрана в клочья, будто его как следует высекли стальными розгами.
Но особенно впечатляли заговоренные брони пар-арценца – некогда шикарные, доходившие тому едва не до колен, сплетенные вперехлест из темно-лиловых полосок кожи не ведомого Ларафу животного.