– Там? – переспросил Эгин, словно во сне.
– Там, – утвердительно покачала головой Зверда. – Только для вас, варанцев, это ведь все равно ничего не значит!
«Для вас, варанцев…» – повторил про себя Эгин и вдруг со всей остротой осознал, что ведь и Лагха был любовником Зверды. Он тоже был варанцем. И ему, возможно, Зверда тоже говорила «для вас, варанцев». «Овель… теперь Зверда…» Развивать эту многообещающую мысль Эгин не стал. «Главное, что эта самая Зверда может быть и есть та колдунья, что развоплотила гнорра. Может, именно из-за нее мне пришлось вытерпеть все, что было. Какая теперь может быть страсть? Какая приязнь?»
Какое-то новое ощущение безрезультатности этой долгой борьбы буквально подкинуло его к потолку. Он встал. Зверда подняла на него свои большие зеленые глаза, ища объяснений.
– Не держите на меня зла, баронесса, но мне нездоровится. Я хотел бы вернуться в свою комнату. Разумеется, с вашего позволения, – произнес Эгин заплетающимся языком.
– Мое позволение у вас уже есть, – Зверда потянулась за новым куском пирога.
«Говорлив, пытлив и склонен к прожектерству. Вероятный предел должностного роста: пар-арценц, гнорр.»
Из личного листа рах-саванна Сонна. Архив Свода Равновесия
1
Столько занятых неотложными делами офицеров Свода в одном месте Лараф видел впервые в жизни.
«Теперь хоть ясно, почему Зверда с Шошей так хотели дружбы со Сводом Равновесия. Вот взять всю эту свору – да спустить с цепи! Разорвет в клочья не то что парочку оборотней, но и целую армию.»
«Смотря какую армию», – следовало бы добавить внутреннему голосу Ларафа, но он не страдал раздвоением личности. Провинциальный выскочка упускал из виду, что операция по сути была неудачной. И что такие боевые потери в Своде за последние сто лет случались только один раз – во время Цинорской кампании.
Но его это не заботило. Сейчас Лараф вновь был на подъеме. Теперь, когда «Семь Стоп Ледовоокого» приятно холодили его ладони, он чувствовал не просто уверенность, и раньше возникавшую всякий раз, когда он брал в руки свою подругу. Лараф чувствовал вкус чужой смерти.
Самозванный гнорр, прошедший боевое крещение, впервые подумал, что экспедиция против фальмских оборотней может стать не просто тяжелой повинностью на службе у баронов Фальмских, но и достойным увеселительным предприятием.
В конечном итоге, о чем-то подобном он мечтал еще в скучные годы отрочества, когда слонялся по окрестностям Казенного Посада с травинкой в зубах.
Лараф отошел в сторонку и открыл книгу. Он искал в подруге участия и нежности.
После окончания операции оцепление вокруг Башни Отчуждения не сняли и даже усилили. Факела – теперь это были обычные, традиционные изделия с красно-оранжевым пламенем – горели повсюду, куда только доставал взор.
Сама Башня и внутри и снаружи была иллюминирована так, словно в ней собирались дать бал в честь наследника харренского престола.
Внутрь оцепления не должен был проникнуть ни один посторонний. Понятие «посторонние» в таких операциях распространялось не только на гражданских, но и на Внутреннюю Службу, и на армию, и на флот вплоть до Первого Кормчего. Поэтому даже останками погибших, даже уборкой кирпичного боя и обломков мебели занимались исключительно офицеры Свода.
Эрм-саванны методично обходили все закоулки Башни со Зраками Истины. Их сопровождали поводыри животных-девять из Опоры Безгласых Тварей и – на всякий случай – стрелки и мечники Опоры Вещей. Искали двузеркальные ловушки, жуков-мертвителей, летучие яды замедленного испарения, а также – вероятных сообщников Сонна, людей и не только.
В каждую группу входил аррум, готовый изничтожить любую скверну. Или инвентаризовать, укрыв ее в недрах своего сарнода – в зависимости от того, что за скверна, и нет ли в ней пользы для Князя и Истины.
От человека, который почти подчистую выкосил три плеяды, сложил целую гекатомбу безгласых тварей, прикончил аррума Опоры Единства и чуть было не убил последовательно гнорра и пар-арценца Йора, можно было ожидать любых неожиданностей.
Пока что нашли не так уж и много. Но для Йора картина была ясна полностью, во всех значимых деталях. А именно: Сонну помог «вестник», шептун, одно из бесплотных существ, до землетрясения населявших Комнату Шепота и Дуновений.
Башня Отчуждения ответила на все вопрошания пар-арценца Опоры Единства. И только гнорр, его поведение и смысл странных намеков фантомного образа Сонна оставались для Йора неприятной загадкой.
Пар-арценц поглядел на своего гнорра, который прогуливался по берегу в отдалении, разглядывая ту самую книгу, из-за которой все они едва не погибли. Если бы не строгий приказ гнорра – щадить Сонна в тех ситуациях, когда может пострадать книга – мятежный пар-арценц был бы испепелен, и притом неоднократно.
Что же это за книга, из-за которой так трясся гнорр? И что все-таки имел в виду Сонн, пытавшийся передать ему, Йору, некоторое сообщение при помощи своего фантомного образа? Задать свои вопросы прямо сейчас? Отложить до завтра? До послезавтра?
2
Скрип гальки под чужими сапогами становился все громче. Пар-арценц Опоры Единства приближался к Ларафу.
Самозванный гнорр против своей воли втянул голову в плечи. «Семь Стоп Ледовоокого», с которыми он провозился по меньшей мере десять коротких колоколов, продолжали являть своему хозяину нечто предельно невнятное. Все разделы расплывались разводьями разбавленных цветов, в диапазоне от розового до нежно-желтого. Неужели Зверда ошибалась, неужели образ книги испорчен бесповоротно?
Если Йор умнее, чем кажется – он, Лараф, доживает последние мгновения своей жизни.
Сейчас прогудит разгневанная сталь «облачного» клинка, голова отделится от тела, бесполезная подруга окрасится багрянцем.
Если же Йор не столь проницателен – а на то похоже, – то и в этом случае ему, Ларафу, предстоит крайне неприятный разговор. Как его провести? Как?
«Эх, была не была!» Лараф резко захлопнул книгу, повернулся к приближающемуся Йору и громко осведомился:
– Как я понял, Сонн приложил все усилия, чтобы оклеветать меня в ваших глазах. Не так ли!?
Йор остановился. Затем неуверенно приблизился к своему гнорру еще на два шага. Отвел глаза.
Он только что сам собирался задать этот щепетильный вопрос. Но вышло так, что первым спросил гнорр. Инициатива в этом скользком разговоре сразу же была утрачена.
– Затрудняюсь ответить, милостивый гиазир. Сонн говорил странные вещи. Их можно интерпретировать двояко.
«Потрудитесь представить обе интерпретации», – хотел было прокаркать Лараф, но вовремя спохватился, что на мудреном слове «интерпретация» он, провинциал, скорее всего сломает себе язык. Ограничился лаконичным: