Зверда отстранила Эгина, хотя и не без борьбы. Окинула его долгим оценивающим взглядом.
Она любила мужскую красоту и знала в ней толк. Именно красота привлекала ее в Эгине, как некогда и в Лагхе Коаларе. И на сей раз она снова не ошиблась в выборе! Эгин был хорошо сложен, в меру мускулист, имел красивую, чистую кожу, кое-где отмеченную плотными рубцами шрамов.
Рубцов было много, один из них располагался на левом плече, подтверждая слова Эгина о былой службе Своду. Особенно хороша, по мнению Зверды, была сильная спина Эгина, вылепленная неумеренным фехтованием. Зверда провела левой рукой вдоль позвоночника своего нового любовника, а правая рука нежно прикоснулась к его озверевшему черену… как вдруг ладонь ее обильно увлажнилась.
«Вот так почитание небесного пола! – разочарованно присвистнула Зверда. – Значит, это все выдумки – про жрецов лотоса? Про их хваленое искусство сдерживаться и угождать своей жрице? Вот Шоша бы обрадовался, узнай он про такой конфуз, рогоносец, новой пары рогов недосчитавшийся!»
– Это ничего, баронесса. Это поправимо. Сейчас все будет хорошо. Сейчас, подождите чуть-чуть, сейчас я его взбодрю, – и Эгин стал приводить свои угрозы в действие.
Зверда отвернулась. Не то чтобы вид чужих детородных органов мог ее смутить. Просто ей снова стало скучно. Легкое возбуждение, в которое ее привели быстрые ласки Эгина, стремительно схлынуло.
Стало зябко. Эгин все трудился над своим посланником любовных услад. В его ритмичных движениях сквозило нешутейное ожесточение. Но посланник был глух к назойливости хозяина, глух и чванлив, как оринская дипломатия.
– Я пойду подкину дров, а то у меня руки в гусиной коже, – Зверда спрыгнула с кровати и пошла к очагу. Со злости она переборщила с дровами – вскоре в домике стало жарко, как в парной, а полумрак алькова рассеялся – огонь пылал вовсю.
Когда Зверда возвратилась, Эгин сиял – ему удалось задуманное. И этим, по его мнению, все было сказано.
– Иди же ко мне, моя любовь! – воскликнул он.
«И где он набрался всех этих пошлостей за разнесчастных шесть дней?» – не переставала удивляться Зверда, но одеться не оделась. Она очень не любила разочарований. Ей во что бы то ни стало хотелось провести эту ночь с любовником.
За единственным окошком охотничьего домика сверкнула ветвистая молния.
Зверда взобралась к Эгину на колени, обняла его за шею и прижалась щекой к его уху, как когда-то, будучи совсем маленькой баронессой, во время грозы прижималась к своему деду, барону Санкуту…
Пламя в очаге вздрогнуло, будто вдохновленное невидимыми мехами, и взметнулось к самому потолку. В единственной комнате стало светло, как днем.
Объятые похотью пальцы Эгина бессовестно ласкали ее круглые ягодицы, а она с сентиментальной улыбкой, вспоминала то ощущение защищенности, которое возникало у нее всякий раз вблизи барона Санкута, как вдруг ее замутненный воспоминаниями левый глаз (правый застила голова Эгина) зафиксировал странное оптическое явление.
Явление было настолько нежданным, что Зверде потребовалась целая секунда на то, чтобы совладать с волнением. Тело Эгина не отбрасывало тени. Тени не было!
– Ты такая сладкая, такая сладкая, – бормотал себе под нос Эгин. Было очевидно, что в слушателях он, в общем-то, не нуждается.
Мурлыча что-то успокоительно нежное, Зверда отвела голову в сторону и чуть отстранилась от Эгина, который, не замедлив этим воспользоваться, снова принялся обцеловывать ее грудь.
Но теперь Зверде было все равно. Теперь все ее внимание было поглощено тенью странного гостя. Но теперь тень была! Зверда закрыла правый глаз. Тень снова исчезла.
«Гамэри-кан аруптах…» – даже смелая баронесса едва не обписалась от испуга, когда поняла, в чьем обществе коротает вечер.
3
Заблудиться на Фальме так же просто, как подхватить насморк. Ни осторожные расспросы челяди Вэль-Виры, ни собственные разыскания Эгину не помогли. Дорогу к Золотому Ножу он смог выяснить лишь в общих чертах. С точностью до направления.
Снега начали свое стремительное таяние. Дороги, как и обещал карлик-аптекарь, размокли и стали похожи на квашню. Из болот тянулся низкий, густой туман. Жеребец шел, тяжело увязая в грязи.
Когда дорога ушла вверх и превратилась из вязкой в каменистую, Эгин вздохнул было с облегчением. Но напрасно. Теперь на коня обрушилась другая напасть – то и дело он испуганно шарахался из стороны в сторону, и однажды понес, испугавшись невесть чего.
Не покинь Эгин седло в головокружительном пируэте и не сдержи он тупое животное в полулокте от пропасти, его кости, наверное, украсили бы берег горного ручья где-то далеко внизу. Сгущались сумерки.
Погода портилась на глазах.
В лесу тревожно вякали, или, как говорили на Фальме, «квохтали» бурундуки, что по варанской примете предвещало бурю. Эгин вспомнил, что некогда его наставник в Четвертом Поместье, однорукий Вальх, обуянный припадком любомудрия, утверждал, что само слово «бурундук» происходит от слова «бурун», то есть «буран», «ненастье».
Однако Эгин, пренебрегая и «бурунами», и «буранами», был полон решимости продолжать свой путь до конца. Вот только уверенности в том, что он на верной дороге, у него не было. Ни указателей, ни путников, ни карты…
А до восхода луны оставалось совсем немного времени. Эгин был в отчаянии: он не привык опаздывать на свидания.
То и дело он останавливался, чтобы сориентироваться. Это отнимало то самое драгоценное время, которого ему не доставало. Но как сориентируешься, если нет известных ориентиров? Как вдруг на противоположном склоне горы он заметил огонек.
«Костер? Избушка? Охотничий домик? Неужели это и есть тот самый Золотой Нож?»
Он набрал в легкие воздуха и скосил глаза, чтобы лучше настроиться на Взор Аррума. Облегчая ему работу, в небесах сверкнула молния – где-то очень далеко гремела первая в году гроза. Искривленная полоса слюды, и впрямь похожая на местный охотничий нож, но скорее не золотой, а обсидиановый, на мгновение вырвалась из мглы, и вновь погасла, оставив на сетчатке глаз свой блуждающий, изменчивый образ.
– Хвала Шилолу! – закричал Эгин и поднял руки к черным небесам.
Черные небеса не ответили ему. Гром не воспоследовал молнии. Вместо этого над ущельем прокатился нечеловеческий и вместе с тем какой-то незвериный, охриплый рев.
Эхо радостно подхватило подачку. В этот момент охотничья избушка затрещала, словно пустая яичная скорлупа, на которую наступили сапожищем, и лопнувшее оконное стекло затренькало по далеким валунам. В охотничьем домике словно бесновалась маленькая буря.
По позвоночнику поползли мурашки недобрых предчувствий.
«Только бы ничего не случилось со Звердой!» – твердил Эгин, казня себя за медлительность.
Ведь если бы не его плутания, если бы не конь, если бы он опередил себя хоть на полчаса, он был бы сейчас там! Он мог бы встать на защиту баронессы, даже если защищать ее надо всего-навсего от сорвавшегося со склона обломка скалы!