– Думал он! Будто есть чем! – Юлька яростно мерила комнату шагами, изредка поглядывая на лист бумаги, раскатанный на столе. – Нет, парни… Что-то тут не то. Вот прямо всеми кишками чую – странно все это! Если Ромка просто над нашей Белкой прикалывался – почему он ее столько раз рисовал? Тоже, скажете, прикол?! И зачем он ее портрет сразу со стенда убрал? И почему Юрка сегодня сестру чуть не убил из-за этих рисунков? Нет, ей-богу, щас пойду Пашку распихаю! У него соображалка лучше работает!
– Они с Сонькой на набережную ушли, – хмыкнул Батон. – Уже час как!
– Ничего себе! – поразилась Юлька. – Соня? Среди ночи?! А Белке все время: «Чтоб в десять часов дома была!»
– Хорошо, когда человеку девятнадцать лет! – мечтательно заметил Серега. – Что хочешь делать можно – хоть всю ночь напролет болтаться! И никто тебе слова не скажет! Натэлка, правда?
Натэла ничего не ответила: она спала.
– Пацаны, кругом – и шагом марш отсюда! – шепотом велела Полундра, прикрывая подружку пледом и осторожно снимая с нее шлепанцы. – Видите – с ног человек свалился на вашем кормлении! И учтите – завтра еду я готовить буду, так что не опаздывать!
– Все, Гитлер капут… – пробормотал Батон. Но Юлька стягивала покрывало с кровати и его не услышала. Опустившись на постель, она вяло подумала, что надо бы пойти поискать Белку… и сразу же отключилась.
Белка тем временем сидела на ветхой скамейке возле вагончика Нино Вахтанговны и рыдала. Вокруг было тихо и темно, на земле лежали лунные пятна, искрились звезды над черными ветвями деревьев – а Белка даже не хотела смотреть на эту красоту. Просто сидела и плакала, хлюпая носом и время от времени сморкаясь в сорванный лист платана.
«Ну и пусть… Ну и наплевать… Не хочет – ну и не надо! И очень-то мне нужно, подумаешь – принц датский выискался… Не хочет меня узнавать – и пошел он!.. Я, может, его тоже знать не желаю! Что в нем такого-то? Правильно Атаманов говорит – настоящие пацаны так себя вообще не ведут! А дурак мне зачем? Еще и наглости хватает в лицо прямо врать! Да пусть он только еще…»
От гневных мыслей Белку отвлек внезапный проблеск света за забором. Она вздрогнула, подняла голову. Вокруг было все так же темно и тихо. Белка уже решила, что ей почудилось, когда свет мигнул снова. Горело неровным, дрожащим светом окошко вагончика за соседским забором.
Белка встала со скамейки, на цыпочках подошла к забору и осторожно раздвинула ветви кустов. Сомнений не оставалось: там, в вагончике кто-то был. Светящееся окошко закрывала занавеска, но на ее фоне мелькали тени. До Белки донесся приглушенный разговор, но как девочка ни прислушивалась, разобрать слов она не могла. «Кто это? – растерянно подумала она. – Юлька же сказала, что Вагановы никому не сдали… Может, у них там… привидения?!» От ужаса остановилось дыхание. Белка уже готова была заорать благим матом, призывая друзей… но в это время дверь вагончика отворилась. Из нее выскользнула девичья фигурка в накинутом на голову капюшоне.
– Гошкин, ты свинья! – прозвучал в темноте низкий, красивый, хрипловатый голос. Затем незнакомка повернулась и исчезла в темноте. Повизгивая от страха, Белка опрометью кинулась к дому.
Юлька Полундра была человеком слова. Поэтому, едва проснувшись утром, она сразу же влезла в шорты с майкой и героически пошлепала вниз, на кухню. Было рано, весь двор еще спал, по мокрым от росы плитам дорожек бродила серая кошка. Из-за гор поднималось умытое, розовое солнце.
Стараясь думать о приятном, Юлька вытащила с полки большой пакет с геркулесом. Вчера она самоуверенно пообещала друзьям сытный и вкусный завтрак – напрочь забыв, что готовить вообще-то не умеет. Однако обещание надо было выполнять… и что сложного, спрашивается, в овсяной каше? Может быть, ее всего-то надо залить кипятком из чайника и ждать, пока разбухнет?
Не тут-то было. С нарастающей паникой Юлька читала мелкие буковки инструкции:
– «Шестьсот миллилитров молока довести до кипения»… Мамочки, шестьсот миллилитров – это сколько? Нет бы по-людски написать: сколько стаканов… «Всыпать хлопья в пропорции один к трем»… Ой, это как?! Чего один, и чего три? Молока или каши? И почему «три», если там целых шестьсот миллиграмм?! «Варить, аккуратно помешивая, до готовности»… Это сколько минут?! Откуда я знаю, когда она готова будет?! Я ее терпеть не могу! О-о, кто только такую байду выдумал… «Сахар и соль добавить по вкусу»… По чьему вкусу? По моему или по Серегиному? Может, еще перца положить, он острое любит… А тогда, кроме него, никто не сможет есть!
По здравом размышлении Полундра решила, что перец класть она не будет, и сахар с солью тоже. Если сказано «по вкусу», то пусть каждый кладет прямо в тарелку, сколько ему надо сахара – и дело с концом! Приободрившись, Юлька вытащила из холодильника бутыль с молоком и полезла на посудную полку в поисках подходящего стакана.
Стаканы тети Марьяны Полундре не понравились: они были маленькими, и невозможно было понять, сколько в каждый из них входит миллилитров. Как следует порывшись на полке, Юлька добыла огромную пивную кружку и, осмотрев ее, страшно обрадовалась. На дне кружки было четко и ясно написано: «500 мл»!
– Отличненько… Значит, шестьсот – это кружка, и еще чуть-чуть… А хлопьев – в три раза больше, чудненько… – жизнерадостно приговаривала Полундра, выливая кружку молока в кастрюлю. – Счас мы все в лучшем виде, быстренько сварганим, никто голодным не умрет!
«Быстренько», однако, не получилось. Подлое молоко убежало сразу же, как только Юлька взялась мерить кружкой овсяные хлопья. Обернувшись на страшное шипение, она кинулась к плите – и чудом успела спасти полкастрюли молока. Свирепо сопя, долила еще и встала над кастрюлей как часовой. Едва кружевная пена по краям начала подниматься, Юлька со злорадным воплем: «Получи, фашист, гранату!» – бухнула в молоко хлопья. Молоко ехидно зашипело и сбежало вторично вместе с овсянкой. Полундра с чувством выругалась. Делать нечего, долила еще полкружки. Все расчеты уже летели к чертям. Тем более что каши, к Юлькиным опасениям, получалось слишком мало. «Ничего! В крайнем случае, сама не буду, скажу, что уже поела! – лихорадочно соображала Полундра, двигая в кастрюле огромным половником и поражаясь прыткости молока. – Тьфу, чтоб я еще замуж собралась! Да не дождутся! Мучайся вот так всю жизнь – а зачем?! Лучше хорошие деньги зарабатывать и в ресторан ходить!»
Вскоре Юльке стало ясно, что насчет количества еды она беспокоилась зря. Каши в кастрюле вдруг стало столько, что она грозилась вот-вот вывалиться через край. К тому же овсянка оказалась слишком густой и напоминала застывающий на глазах цемент. Нервно икая, Юлька еще раз перечитала инструкцию. Пожала плечами. На всякий случай отложила несколько черпаков каши в миску, долила молока и убавила газ.
Прошло еще несколько минут. Кашу перло со страшной силой. Полундра уже наполнила ею вторую миску, а из кастрюли все лез и лез, как лава из вулкана, потерявший совесть геркулес. «Может, все готово давно?! – панически думала Юлька, черпаком уминая булькающую субстанцию в кастрюле. – Может, ее уже есть можно? Попробовать надо…» Но Полундра понимала, что отвлекись она хоть на миг – и каша тут же пойдет на прорыв. «Варить до готовности…» Идиоты! Чтоб я еще хоть раз… Лучше бы яиц им сварила, там хуже, чем вкрутую, не будет, а здесь?!»