Хотя для кого ему бриться? Для птичек? Они и не заметят разницы. Для Ирины? Так её вначале хорошо бы отыскать…
Снова обвесившись оружием, Мартин спустился вниз. Продемонстрировал портье фотокарточку Ирины, получил ожидаемый ответ: «Эта особь мне неизвестна».
И отправился на прогулку по Джорку.
Говоря откровенно, Ирина вовсе не обязательно должна была высадиться здесь. На Шеали имелось тринадцать Станций, а Джорк хоть и считался главным городом планеты, но пальму первенства пытались оспорить столицы пяти иных государств. Мартин, однако, доверился то ли своему чутью, то ли логике – если Ирина не гналась за конкретными артефактами и раритетами, а хотела всего лишь удостовериться в разумности шеали, то лучшего места ей было не найти.
Потихоньку шествуя по улице – умиляла та деликатность, с которой шеали не обращали на него ни малейшего внимания, Мартин добрался до центра, к самому храму. Постоял, любуясь зданием. Пробормотал:
– Спиралоконус… творение чуждого разума.
Увы, рядом не было никого, способного оценить пришедший ему на ум ассоциативный ряд. Так что Мартин прошёлся по бульвару, кольцом опоясывающему храм, присел на скамеечку в приглянувшемся месте – напротив огромного фонтана, выбрасывающего струи воды на десятиметровую высоту, набил трубочку и закурил.
Стало хорошо. По-настоящему хорошо. Даже не хотелось больше фотонных звездолётов, протонных культиваторов и жарких споров о хорошем урожае бананов в Заполярье. Что выросло, то выросло. Если уж мы променяли светлое будущее Полдня на тёмное настоящее Стальной Крысы – то грех жаловаться.
Впрочем, становиться крысой – грех не меньший.
Под сводами старых деревьев, раскинувших над скамейкой круглые тарелки листьев, жарко не было. Было по-хорошему тепло, приятно давило на спину оружие аранков, вился сизый табачный дымок, мгновенно растворяясь над головой. В такт струям воды звучала откуда-то от фонтана тихая, непривычная мелодия… надо признать – довольно приятная. Шеали, смешной подпрыгивающей походкой шедшие по бульвару, никак на Мартина не реагировали. Впрочем, вскоре к облюбованному Мартином фонтану пришла целая экскурсия – несколько взрослых шеали вывели на прогулку целый отряд зелёных птенцов. На самом деле зелёных – у птенцов перья были желтовато-зелёными, яркими, будто у канарейки, да ещё и смешно топорщились в разные стороны, открывая изумрудный подпушек. Спокойные тёмные тона отличали только взрослых особей. На этом отличия, впрочем, не кончались. Если взрослые шеали напоминали отощавших пингвинов, обзаведшихся по-страусиному длинными мускулистыми ногами, то птенцы выглядели пушистыми и хрупкими, будто цыплята. Крылья у них казались крупнее, чем у взрослых, – причём не только в относительной, но и в абсолютной величине. Быть может, птенцы умели летать? Клювы, напротив, почти не выдавались на лице – видимо, их рост был связан с началом полового созревания.
А ещё юные шеали проявляли к Мартину живейший интерес. Сгрудились кучкой и загалдели, заклекотали, умеренно помогая разговору жестами крыльев. Пользуясь случаем, Мартин с ответным любопытством разглядывал шеали.
Самым интересным в их облике, пожалуй, были крылья. Называть их рукокрыльями не хотелось, слишком уж это слово отдавало летучими мышами. Шеали имели две кисти на каждом крыле – срединная развита слабее, но некоторые птички ловко ею орудовали, концевая походила на обычную человеческую ладонь и была начисто лишена перьев. Упругие крылья птенцов покрывали длинные маховые перья – у взрослых перья отсутствовали, а перепонка обвисала, так что крыло напоминало руку в слишком просторном рукаве.
Видимо, маховые перья выпадают с возрастом? Или их выщипывают? Например, во время первого брачного ритуала? И это – водораздел между детством и юностью. С ним приходят трудоспособность, ответственность, деликатность…
Мартин понимал, что занимается теоретическими изысканиями по изобретению велосипеда. Достаточно открыть справочник и прочитать – всё более или менее важные ритуалы шеали уже должны быть описаны. Но «пальм», в память которого было загнано немало интересного и по Шеали, и по Талисману, и по прочим планетам галактики, остался в гостинице. Да и к чему ему излишняя информация?
Впрочем, информация лишней не бывает. Особенно в свете полученного от ключника задания. «Сделай то, что должно…» Придётся посидеть над файлами.
От щебечущей стайки шеали отделился один птенец. Подбадриваемый писком товарищей, приблизился к Мартину. Что-то тоненько произнёс.
– Увы, не знаю ваш язык, – не теряя достоинства, произнёс Мартин и улыбнулся – очень аккуратно, не показывая зубов, для многих рас открытая улыбка служила угрозой.
И на всякий случай повторил свои слова на жестовом туристическом.
Птенец оглянулся на товарищей, явно подзуживающих его продолжить общение. И, слегка присев, неумело и косноязычно, но вполне понятно показал на туристическом:
«Вы говорить туристический?»
«Я говорю, – машинально ответил Мартин. Надо же! – Ты учил язык сам?»
«Я учила язык в яйце. Мама шла Вратами», – когда разговор завязался, птенец почувствовал себя увереннее и приблизился. Или приблизилась?
«Ты – маленькая женщина?» – спросил Мартин.
«Я – девочка, – гордо ответил птенец. – Мало практики, плохо говорю. Можно с вами говорить недолго? Я улучшу речь».
«Можно, – согласился Мартин. – Сядешь?»
«Да».
Птенец неуверенно взгромоздился на скамейку. Сел прямо – не совсем как человек, но и не как взрослый шеали. Его товарищи явно заскучали – разговор на жестовом был для них непонятен. Призывно загалдели – но птенец застрекотал в ответ, и явно разочарованные детёныши разбежались.
Мартин с улыбкой смотрел на «девочку», топорщащую жёлто-зелёный хохолок… так и хотелось сказать – «застенчиво топорщащую». Спросил:
«Как тебя зовут?»
«У меня пока нет имени. Я же девочка».
«Наши девочки имеют имя с самого рождения», – ответил Мартин.
«А мальчики?»
«Тоже».
Птенец задумался. Потом произнёс:
«Ты можешь звать меня просто девочкой. Мало девочек знают туристический язык».
«Хорошо. А ты можешь звать меня Мартин», – ответил Мартин, старательно передавая транскрипцию имени.
– Жар-ртин, – пискнул птенец.
– Мартин, – произнёс Мартин вслух.
– Мартин, – согласилась девочка.
«Ты замечательно произносишь звуки, – похвалил Мартин. – Ты могла бы говорить вслух».
«Трудно и не принято, – ответила девочка и сделала жест, обозначающий лёгкую печаль. – Все взрослые – лентяи».