— По-моему, у вас тут очень уютно, — сказала Эрика и уселась за кухонный стол. Перед ней появилась обязательная чашка кофе. — Да, речь пойдет о «Доме ужасов», — добавила она, отвечая на его предыдущий вопрос.
— Чем же я могу вам помочь? Вы наверняка уже прочли все, что я написал по этому поводу.
— Да, сотрудник редакции «Бохусленской газеты» Шель Рингхольм помог мне добыть старые статьи в архиве. И, само собой, я располагаю фактами о последовательности событий и о судебном процессе. Мне, скорее, нужны впечатления очевидца. Допускаю мысль, что вы сделали наблюдения и выкопали какие-то моменты, о которых не могли написать. Может быть, у вас есть собственные версии произошедшего? Насколько мне известно, вы не считаете, что это дело можно списать в архив.
Фальк потягивала кофе, наблюдая за Вильхельмом.
— Ну, там было о чем писать. — Он ответил ей открытым взглядом, и в его глазах сверкнули искорки. — Ни до того, ни после мне не доводилось описывать столь интересный случай. Ни один человек, столкнувшийся с ним, не мог остаться равнодушным.
— Согласна, это одна из самых ужасных историй, с которыми мне приходилось сталкиваться. И я дорого бы отдала, чтобы узнать, что на самом деле произошло в тот день.
— Тогда нас двое, — проговорил Мусандер. — Хотя Лайла созналась в убийстве, я так и не смог отделаться от ощущения, что тут что-то не так. Никаких версий у меня нет, но правда сложнее, чем кажется.
— Точно, — закивала Эрика. — Проблема в том, что Лайла отказывается говорить об этом.
— Так она согласилась с вами встретиться? — удивился Вильхельм, подаваясь вперед. — Ни за что бы не подумал!
— Да, мы с ней встречались несколько раз. Я довольно долго пыталась к ней пробиться, звонила и писала, и когда я уже почти начала терять надежду, она согласилась.
— Вот черт! Столько лет она молчала, но потом все же пошла на встречу с вами! — Журналист покачал головой, словно не веря своим ушам. — Я ведь сам раз сто пытался взять у нее интервью — и все безрезультатно.
— Да, но она все равно мне ничего не рассказывает. Мне так и не удалось выудить из нее ничего ценного.
Писательница сама слышала, с какой безнадежностью звучит ее голос.
— Расскажите, как она? Какое у нее настроение? — спросил ее собеседник.
Эрика почувствовала, что разговор начал принимать не то направление. Она ведь сама намеревалась задавать вопросы, а не наоборот! Однако женщина решила пойти навстречу новому знакомому — не только получить, но и дать.
— Она собранна. Держится спокойно. Но, кажется, ее что-то тревожит, — рассказала Фальк.
— Как на ваш взгляд — она испытывает чувство вины? За убийство? За то, что она делала с дочерью?
Гостья задумалась:
— И да, и нет. У меня не сложилось впечатления, что Лайла раскаивается — хотя она явно берет на себя ответственность за происшедшее. Это трудно объяснить. Поскольку она, строго говоря, ничего не рассказывает об этом, я могу только догадываться, и возможно, что я интерпретирую неверно, под воздействием собственных чувств.
— Да, жуткая история, — кивнул Вильхельм. — Вы были в доме?
— Да, побывала там позавчера. Там все в ужасном состоянии, ведь дом долго простоял пустой. Но даже сами стены сохранили атмосферу… и подвал…
Фальк содрогнулась от воспоминаний.
— Прекрасно понимаю, что вы имеете в виду, — кивнул Мусандер. — Трудно представить себе, как можно обращаться с собственным ребенком так, как это делал Владек. И как Лайла могла это допустить. Лично я считаю, что это делает ее не менее виноватой, чем ее муж, хотя она и жила в страхе перед тем, что он еще вытворит. Выход всегда есть, и меня не покидает мысль, что материнский инстинкт должен быть сильнее страха.
— С сыном они так не обращались. Как вы думаете, почему Петеру выпала другая доля?
— Мне так и не удалось прояснить этот вопрос. Вы наверняка читали статью, в которой я расспрашивал об этом нескольких психологов.
— Да, тех, которые считали, что из-за ненависти к женщинам Владек проявлял насилие только по отношению к членам семьи женского пола. Но это не совсем соответствует действительности. Судя по медицинской карточке, у Петера тоже были травмы. Вывих руки, глубокая резаная рана.
— Это верно, однако не идет ни в какое сравнение с тем, чему подвергалась Луиза.
— Вам известно, что стало с Петером? Мне пока не удалось напасть на его след.
— У меня это тоже не получилось. Если вам удастся выяснить его местонахождение, сообщите мне, ладно?
— А вы разве не на пенсии? — спросила Эрика и тут же поняла, какой это, по сути, нелепый вопрос. Дело Ковальских давно перестало быть для Вильхельма просто журналистским заданием — если вообще когда-то было таковым. В его взгляде читалась страстная жажда докопаться до истины, с годами превратившаяся почти что в манию. Он даже не ответил на вопрос, а продолжал говорить о Петере:
— Это просто загадка какая-то. Как вам наверняка известно, после убийства он жил у бабушки по материнской линии, и ему там было хорошо. Но когда ему было пятнадцать лет, бабушку убили во время ограбления их дома. Петер был тогда в спортивном лагере в Гётеборге. И после этого он как сквозь землю провалился.
— Может быть, он покончил с собой? — задумчиво проговорила Эрика. — Таким способом, что тело не нашли?
— Кто знает. Это стало бы еще одной трагедией этой семьи.
— Вы намекаете на смерть Луизы?
— Да, она утонула, когда жила у приемных родителей. Ее поместили не к бабушке, а в другую семью, которая, как сочли социальные работники, могла оказать ей больше поддержки после того, что ей пришлось вынести.
— Загадочная история, не так ли? — спросила Эрика, пытаясь вспомнить подробности, о которых читала.
— Да, и Луиза, и вторая девочка, воспитывавшаяся в той семье, ее ровесница, попали в водоворот — их так и не нашли. Трагический конец трагической жизни.
— Стало быть, единственная родственница, оставшаяся в живых, — сестра Лайлы, живущая в Испании?
— Да, но они с Лайлой мало общались после убийства. Я не раз пытался поговорить с ней, но она не хотела даже слышать о сестре. А Владек потерял связь со своей семьей и своим прошлым, когда решил остаться в Швеции с Лайлой.
— Такая странная смесь любви… и зла, — сказала Фальк, не находя более подходящих слов, чтобы выразить свое изумление.
У Вильхельма вдруг сделался усталый вид:
— Да уж, то, что я увидел в их гостиной и в том подвале, — самое страшное зло, какое мне доводилось видеть.
— Вы были на месте преступления?
Журналист кивнул:
— В те времена проще было попадать во всякие места, где тебе не положено было находиться. У меня были связи в полиции, так что мне разрешили прийти туда и посмотреть. Гостиная была вся залита кровью. А Лайла, судя по всему, сидела посреди всего этого, когда приехала полиция. Она тогда и бровью не повела — просто молча последовала за ними.