В порту, несмотря на утро, было оживленно.
Далеко на реке, на пределе слышимости, тявкнул сиреной какой-то катер. Шкипер, должно быть, чуть не врезался в одну из шныряющих по акватории джонок и теперь яростно ругался на тех, кого к воде и близко подпускать нельзя… Остатки утреннего тумана лениво покидали берега Леты, путаясь в кронах деревьев. Дебаркадер, стоящий в небольшом заливе посреди окружающих его амбаров, был похож на муравейник — здесь одновременно шла погрузка на «Темзу» и на «Игарку». Вот на ней я и поеду в Диксон.
Орали люди, трещали доски, на террасе служебного барака, где за столом в одиночестве сидел наблюдавший за погрузкой капитан «Темзы» Илья Александрович Самарин, неохотно остывал самовар, под грибком фишки мял плечо о столб и тупо глядел на суету дневной охранник топливо-заправочного комплекса. Рядом с ним сидела облезлая кошка.
Вот возле дебаркадера зафырчал старый мерседесовский грузовичок — настала его очередь отдать свой груз.
Солнце не торопилось выходить из-за легких облаков.
Душно.
Хорошо, что мне не надо участвовать в этой беготне. Целая орава полуголых грузчиков на подхвате быстро делала свое дело. Им нравится работать на русском причале, где даже на почасовке платят монетой, а не едой, как бывает обычно. Что-то много развелось в Манаусе гастарбайтеров…
Я стоял рядом с Нельсоном Сантаной — начальником бункеровки, а с недавнего времени и всего причала русской общины — и какое-то время невольно слушал, как он отчитывает нерадивого подчиненного, от злости дожевывая сигарету. Наконец он закончил и, не успев остыть, повернулся ко мне.
— Ты понимаешь? Каждый, абсолютно каждый вопрос приходится решать самому!.. Дьявольщина! Бездельники! Кругом! — он отработанным щелчком выбросил окурок в траву за террасой, где уголек моментально погас на влажных от росы листьях. Нельсон поморщился и выругал сам себя: — А еще ругаю подчиненных…
Я промолчал. В Диксоне за разбрасывание бычков сразу три ночных наряда выпишу.
— И какая только необходимость работать с таким чудом, спрашиваю я себя? Только одна: у моей женушки слишком много бестолковых родственничков! Святая Дева, ну за что мне все это, в чем я перед тобой провинился? Настоящий заговор… А что мне делать с этим бездельником? Это тебе не наемного рабочего уволить, родня меня съест! Кстати, спасибо тебе за то, что пристроил одного у себя.
— Да не за что, — отмахнулся я. — Твой парень работает как надо.
— Господь слышит нас, — Нельсон облегченно вздохнул. — Я твой должник, брат. Может, немного рому?
А я уж было удивился, почему он традиционно не предлагает «лучший на Лете ром».
— Не полезет.
— Измотал тебя Рамирес, — посочувствовал кубинец.
— Больше о нем не говори, — поднял я палец.
— Понял, о Малыше ни слова… Лопес, морда носатая!!! — разъяренно выпалил он, заметив очередной непорядок в работе гастарбайтеров. — Святая Мария, что они творят? Сбоку поддерживай, придурок, сбоку!
В сторону работников понеслись сочные ругательства и угрозы ужасной расправы, что сразу же дало положительный результат, все опять пошло ровно.
— Я не вижу нового байка, Дарий, — заметил Нельсон, успокоившись. — Ты же хотел купить еще один! Не нашел? Я недавно говорил с капитаном катера «Эль Греко», что обычно стоит у северного причала. Хозяин имеет отличный байк и готов его продать, можем хоть сейчас послать ему срочную весточку.
— Байк уже не нужен, — горестно вздохнул я. — Пока не нужен.
— Как же так? Ты ведь готовился к какой-то там экспедиции в горы.
— Ростоцкий зарезал. Не разрешает, — мне пришлось коротко пояснить.
— О-о… Тогда ничего не поделаешь, — кубинец задумчиво посмотрел на меня. — Не рви себе сердце, Герман всегда знает, что делает. Значит, именно так будет лучше общине.
— Для общего блага? — скривился я.
— Ну…
— Да ладно, я уже сдался. В Диксоне действительно очень много дел.
Справа от дебаркадера появились две длинные рыбацкие пироги. Они еще на подходе к порту спустили паруса, а в десятке метров от берега гребцы подняли весла — оставшееся расстояние лодки, искусно украшенные на носу изображением речного божества, проделали по инерции. Вот первая несильно прошуршала, один из гребцов выскочил и, ухватившись за деревянный набалдашник, выступающий выше форштевня, потянул судно на берег. Вторая обогнула причалившую раньше и тоже замерла. В тот же миг двое смуглолицых, коротко стриженных рыбаков, схватив мешки со свежим уловом, понеслись к дебаркадеру. Охранник-латинос в светлой камуфляжной форме с закатанными рукавами, чуть ли не спавший под грибком, сразу заволновался. Схватив длинную дубину из мангрового дерева, он пошел мимо нас наперерез, глядя на рыбаков равнодушно, без всякого выражения. В каплевидных солнцезащитных очках отражалась зеленая вода Леты.
— Пущай идут себе, милок! — крикнул со своего места Самарин. — Михаи-ил! Чубко! Прими у ребяток рыбку свежую!
Главный у рыбаков — жилистый крепыш со щеточкой коротких усиков под перебитым носом, вопросительно посмотрел на Нельсона. Кубинец кивнул головой и строго спросил:
— Habla usted ruso, басурманин?
Я невольно рассмеялся. Повторюсь: удивительный он, Русский Мир на Кристе! Многоплановый.
— Знаешь, Нельсон, а ром я у тебя куплю… Не-не, это для Диксона!
К черту. Месяц после такой тренировочки пить не буду.
— И вот еще что. Ты все-таки поговори со шкипером «Эль Греко» насчет байка. Чисто на будущее.
Сантана внимательно посмотрел на меня, кивнул и еле заметно улыбнулся.
Это судно когда-то было речным пароходом.
Однако еще на Земле износившийся агрегат демонтировали, взамен впихнув небольшой дизель. В таком виде судно и появилось на Лете, управляемое одиноким капитаном китайского происхождения. Оказавшись в деревеньке близ Панизо, шкипер с горя пустился во все тяжкие, на реку больше не выходил и вскорости спился. После его смерти желающих освоить речное дело не нашлось. Дизельный двигатель был вытащен на берег и приспособлен для работы в качестве локомобиля. Такая насмешка над всемогущим Нептуном, который, несомненно, и здесь внимательно следит за судьбами всех плавсредств, не прошла бесследно — смертельно обиженный не свойственной ему работой дизель стуканул и развалился без перспектив восстановления.
А выпотрошенное судно было за копейки продано в Манаусе.
Здесь на него поставили новую паровую машину, Герман Ростоцкий торжественно разбил о форштевень глиняную бутыль с хорошим вином и, недолго думая, единолично объявил новое название парохода. Старое, плохой краской написанное на борту никому не понятными в той деревеньке иероглифами, облупилось в лоскуты и кануло в Лету. Никто не захотел стать по этому поводу краеведом, тайна первого названия никого не волновала.