– Тимофей, очнись! – теребил его заряжающий.
– Сейчас, – после паузы отозвался Шмарев, однако подняться не смог.
Не дожидаясь команды, механик-водитель гнал поврежденную самоходку к кустарнику. Удар бронебойной болванки что-то нарушил в двигателе, заклинило орудие.
– Кажись, отвоевались на сегодня, – сказал заряжающий.
Тимофей Шмарев его не слышал. Он потерял сознание. Заряжающий вылил ему на голову воду из фляжки, а когда младший лейтенант очнулся, подсунул под голову шинель и подхватил автомат.
– Лежи, Тимофей. Я побегу вон к тому бугорку, буду держать оборону. А с тобой механик останется. У него пистолет и гранаты, отобьемся как-нибудь.
Прорвавшиеся вперед бронетранспортеры и зенитная установка успели натворить дел. Была наполовину выбита рота аэродромной охраны, погибли и получили тяжелые ранения несколько десантников. Но, оставшись без поддержки, «ганомаги» и «бюссинги», с их тонкой броней, попали под огонь самоходок.
Скорострельная зенитная установка «шкода» горела. В объемистом контейнере детонировали снаряды, разрывая броню, раскидывая смятые гильзы и останки экипажа из пяти человек.
Девятитонный «ганомаг» стрелял из 13-миллиметрового пулемета по самоходке Ивана Грача. В начале боя осколком в шею был убит наводчик Старшина наводил орудие сам. Заряжающий, пригибаясь, подтащил очередной снаряд.
По броне зазвенели тяжелые пули, одна разорвала на голове заряжающего танкошлем и оглушила его. Иван выпустил бронебойный снаряд, который пробил оба борта десантного отсека, смял кормовой пулемет и унтер-офицера, стоявшего за турелью. Однако громоздкая машина продолжала движение, и продолжал вести огонь крупнокалиберный пулемет.
– Фугасный! Давай фугасный снаряд!
Заряжающий пополз к боеукладке, но старшина, опередив его, подхватил под мышки сразу два снаряда и подтащил их к орудию. Бой шел на дистанции немногим более ста метров. Пуля пробила боковую стенку рубки, лязгнула о казенник.
Иван Грач загнал в ствол снаряд и вторым выстрелом разнес длинный, как свиное рыло, капот «ганомага». Вспыхнул бензин, экипаж торопливо выскакивал через заднюю дверцу.
Капитан Чурюмов догнал фугасным снарядом «бюссинг» и целился в бронеавтомобиль. Но машин и людей в колонне оставалось достаточно, а продолжали бой лишь четыре самоходки из восьми.
Неизвестно, чем бы все кончилось, но на помощь подошли «тридцатьчетверки», а по хвосту колонны ударили тяжелые самоходные установки «ИСУ-122» полковника Цимбала. С расстояния полутора километра на «пантеры» обрушились фугасные снаряды весом 25 километров.
Они огрызнулись и сумели вывести из строя две самоходки. Но через несколько минут снаряд «ИСУ-122» проломил броню одной из «пантер», и машина загорелась. Вторая «кошка», получив удар в лобовую броню, пятилась назад, увязая в мягкой почве своей излишне тяжелой массой в сорок три тонны.
Еще одно попадание сорвало башню с погона. Механик попытался уйти, но окончательно завяз в болотистой ложбине. Не смогли оказать отпор и остатки батареи 105-миллиметровых гаубиц.
Цимбал действовал напористо, экипажи были хорошо подготовлены. Все три гаубицы попали под огонь осколочно-фугасных снарядов. Через четверть часа в заслоне остались лишь расчеты противотанковых ружей и пулеметчики. Они понимали, что ничего не смогут сделать с русскими тяжелыми самоходками, которые приостановились, пропуская вперед саперов и десантников.
К оберсту подбежал дивизионный врач. Они были ровесниками и давно знали друг друга. Но, в отличие от приятеля, старый хирург дослужился лишь до майорского звания.
– Пауль, сейчас начнется бойня, а у меня на руках полторы сотни раненых.
– Она уже идет, – флегматично заметил оберст. – У тебя раненые, а у меня приказ прорываться. Хочешь, чтобы нас объявили предателями?
– Я не хочу, чтобы всех нас насадили на штыки. В том числе раненых.
– До этого не дойдет. Колонну добьют русские танки и самоходки.
– Тогда решай быстрее! – в отчаянии крикнул хирург. – Каждую минуту гибнут люди.
К врачу присоединились начальник штаба и несколько старших офицеров. Они доказывали оберсту что дальнейшее сопротивление бессмысленно. Заместитель командира дивизии колебался. Сильный взрыв заставил всех пригнуться. Оглядевшись, офицеры увидели горящую «пантеру». Экипаж взорвал поврежденный, застрявший в болоте танк.
– Тяжелые «штуги» и «Т-4» почти все выбиты, – сказал начальник штаба.
С воем пронеслись два снаряда. Один из них рванул возле трехосного грузовика «ман», набитого солдатами. Взрывная волна и осколки разодрали в клочья тент, из кузова прыгали солдаты. Грузовик загорелся. Молодой лейтенант вывалился из кабины и полз, волоча перебитые ноги. Возле кузова шевелились несколько тяжелораненых.
– Безобразие, почему они не спасают своего командира? – воскликнул адъютант.
– Боятся, что русские вложат туда еще один снаряд, – сказал начальник артиллерии.
Он не ошибся. Еще один гаубичный фугас взорвался возле горевшей машины. Из наполненных под завязку баков выплеснулся и вспыхнул бензин, сжигая раненых и убитых.
– Распорядитесь насчет белых флагов и прочего, – выдавил после небольшой паузы заместитель командира дивизии.
– Это приказ? – уточнил начальник штаба.
– Вам что, неясно? Ну, уж не личная просьба. И разъясните своим людям, – обратился оберст к офицерам, – чтобы не взрывали боевую технику. Русские воспримут это как дальнейшее сопротивление.
Немецкие офицеры и солдаты всегда славились своей дисциплинированностью. Через короткое время были улажены все формальности с представителями Красной армии, и на обочине дороги выстроилась длинная шеренга пленных.
Винтовки и автоматы были сложены несколькими большими грудами. Отдельно стояли пулеметы, лежали противотанковые ружья, множество гранат. Кроме дисциплины немцы отличались и аккуратностью.
Вместе с подчиненными оберста сдалась еще одна колонна, влившаяся в его группу на последнем отрезке. Неуютно чувствовали себя с полсотни эсэсовцев, которые держались отдельно. Некоторые из них жалели, что сдались в плен, но другого выхода не оставалось.
Все видели, как пыталась прорваться группа эсэсовцев и власовцев. Они не верили, что им сохранят жизнь, и шли напролом. Почти все были уничтожены пулеметным огнем, сумели скрыться в лесу не более пяти-семи человек. Остальные лежали на песчаных холмах.
Между телами ходили русские солдаты, собирали оружие, документы. Изредка стучали короткие очереди или одиночные выстрелы. У молодого эсэсовского лейтенанта (штурмфюрера) не выдержали нервы.
Во главе карательного взвода он сжигал перед отступлением белорусские деревни. Его подчиненные расстреляли и бросили живьем в колодцы несколько десятков мужчин и подростков, якобы за связь с партизанами.