– Получается… что да?
– В таком случае свидетельские показания против мисс Фрой явно перевешивают. Но поскольку я изначально объявил, что не доверяю свидетелям, сколь бы убедительно они ни выглядели, я готов отмести их всех скопом. Для меня главным аргументом является наличие мотива.
Айрис почувствовала, что мисс Фрой начинает таять и расплываться, а Хэйр тем временем продолжал дознание:
– Насколько я понимаю, ваша мисс Фрой – довольно мелкая сошка. Могла ли она быть замешана в каком-нибудь заговоре?
– Нет, – ответила Айрис.
– Ни молодой, ни красивой она тоже не была? Наш паша не мог умыкнуть ее для гарема?
– Не порите чушь!
– А враги у нее были?
– Она хвасталась, что со всеми вокруг на дружеской ноге.
– Хм. Понимаю, что это сомнительный мотив для убийства, но, возможно, семейство сочло предательством ее переход на службу к оппозиционеру?
– Тоже нет. Она сама рассказывала, как глава семейства лично с ней попрощался, пожал руку и поблагодарил.
– Надеюсь, теперь видите? Если вы не можете предъявить мне мотива для того, чтобы местная знать вступила в заговор против бедной, честной учительницы, боюсь, это означает конец мисс Фрой. Вы согласны?
Повисла длинная пауза – Айрис боролась с неодолимой силой потока, который уносил прочь мисс Фрой. Она повторяла себе, что такое множество людей с совершенно различными интересами не в состоянии объединиться ради одной и той же лжи. Кроме того, Хэйр совершенно прав – где мотив?
Бороться дальше было бесполезно, и Айрис отдалась на волю волн:
– Вы правы. Против фактов не пойдешь. Только она была такая… живая. Как и ее родители, и собака…
Произнося следующие слова, Айрис чувствовала себя так, словно только что убила веселое, жизнерадостное существо, из последних сил сопротивлявшееся смерти.
– Будь по-вашему. Никакой мисс Фрой не было.
Если бы миссис Фрой узнала, что кто-то сомневается в существовании ее дочери, она была бы очень рассержена. В тот самый момент, когда Айрис с печальным вздохом расставалась с милым воспоминанием о мимолетной знакомой, она находилась у себя дома в самом сердце страны и развлекала гостей.
Комната не отличалась большими размерами, а забранные ромбической решеткой окна снаружи заросли вьюном, так что внутри было темновато. Но несмотря на это и на вытертый ковер, в гостиной было очень уютно, простенькие плетеные стулья прекрасно уживались со старинными резными креслами, пусть даже из разных комплектов, а оттенок, которого не хватало подвыцветшим обоям, в изобилии поставлял лакированный шкаф из красного дерева. Вдоль решетки незажженного камина выстроились горшки с великолепными золотыми хризантемами – их выращивал мистер Фрой. Правда, гости предпочли бы, чтобы огонь горел – в комнате царила прохлада, как нередко бывает в сельских домах с каменным полом. Зато сквозь зелень на окнах виднелось яркое солнце. Хотя в экспрессе уже зажгли электрические лампы, здесь, на севере, темнело значительно поздней.
Седая и исполненная достоинства миссис Фрой и в обычное-то время любила всеми руководить, а сегодня была особенно исполнена энергии. Мысль о том, что дочь возвращается домой, ощутимо ее подбадривала.
Открытку прислонили к часам на мраморной каминной полке, с обратной ее стороны была яркая картинка – горы с зелеными подножиями и снежно-белыми вершинами на фоне лазурного неба. Прямо поперек небес округлым детским почерком шла надпись: «В пятницу буду дома, разве не круто?!» Миссис Фрой уже показала открытку гостям.
– Для моей девочки, – с гордостью сказала она, – все и всегда «круто». Или нет, еще был период, когда все было «клево».
Одна из дам внимательно всмотрелась в напечатанную под картинкой подпись, состоявшую, казалось, из одних согласных. Не осилив ее, гостья решилась на компромисс и просто ткнула в цепочку букв пальцем:
– Она сейчас там?
– Да! – И миссис Фрой тут же с нажимом выпалила название. Желая произвести впечатление на гостей, она прекрасно понимала, что это всего лишь их домашняя интерпретация адреса Винни. Вернувшись, дочь объяснит, как это слово звучит на самом деле, а они будут повторять за ней слог за слогом, безуспешно пытаясь сымитировать вылетающие из ее горла клокочущие звуки. Тогда в гостиной опять зазвучат взрывы смеха.
– Моя дочь – выдающийся путешественник, – продолжала миссис Фрой. – Вот ее последняя фотография. Сделана в Будапеште!
Снимок сделал дорогой «туристический» фотограф, и по этой причине лица было почти не разглядеть, лишь контуры его нижней части смутно угадывались под шляпкой. Зато шляпка фотографу удалась превосходно.
– Когда глаза скрыты полями шляпы, это придает ей по-настоящему космополитичный вид! – объявила миссис Фрой. – Так, эта из России, а вот из Мадрида, в день ее рождения. А это она в Афинах.
Ценность фотографий для миссис Фрой заключалась в основном в том, где они были сняты. Она гордилась надписями на рамках, а запечатленная на портретах женщина средних лет ей в глубине души только мешала. Как неоднократно повторяла миссис Фрой, это была не совсем ее дочь. Демонстрация неизменно завершалась тем, что миссис Фрой доставала с верхней полки выцветшее фото в серебряной рамке, сделанное на побережье Девоншира и изображавшее худенькую улыбающуюся девчушку с лицом, обрамленным волной светлых кудряшек.
– Моя любимая, – объявляла она. – Вот это – действительно Винни!
Именно эта девушка некогда преподавала в воскресной школе, хихикала над членами церковного совета и отказывала в матримониальных предложениях одному служке за другим. А потом расправила крылья и упорхнула прочь. Но всегда неизменно возвращалась в родное гнездо.
Миссис Фрой в очередной раз посмотрела на часы. Она попыталась представить себе Винни в качестве пассажирки величественного континентального экспресса, маршрут которого пролегает через всю Европу. Бедной девочке придется выдержать в поезде две ночи – правда, Винни клялась, что обожает железнодорожные вояжи. Кроме того, будучи опытным путешественником, она знает множество разных штучек, так что комфорт ей обеспечен.
Несмотря на свою гостеприимную натуру, миссис Фрой уже начала думать, не пора ли гостям по домам. Перед этим они пили чай в столовой; к чаю, помимо прочих вкусностей, был черничный пирог, и одна гостья капнула черникой на лучшую скатерть миссис Фрой. Поганка тут же виновато прикрыла пятно блюдцем, но миссис Фрой все видела. В пятно нужно как можно быстрей втереть соль, с каждой минутой промедления его будет все тяжелей отстирывать, так что миссис Фрой было нелегко прикидываться близорукой. Но еще больше ей хотелось в одиночестве сидеть перед часами и наслаждаться сознанием, что с каждой минутой Винни приближается к дому.
Наконец она проводила гостей до ворот и, как ни чесались руки поскорей заняться скатертью, не стала сразу возвращаться в дом. Перед ней простирался луг, куда она каждое утро выходила по грибы. Он был ярко-зеленым, а пересекавшие его черные тени вязов на глазах становились длиннее по мере того, как садилось солнце. Вокруг разливались печаль и одиночество, и миссис Фрой подумала о муже: «Пора бы Теодору вернуться».