В столице к этому времени оказался и Парвус. И они развернули бурную деятельность весьма продуктивным «тандемом». Но лидировал Парвус, Троцкий при нем играл вспомогательную роль, вроде стажера. На Израиля Лазаревича были завязаны финансовые потоки, и уже явно не японские. Японцам уже незачем было оплачивать революцию, да и нечем после тяжелой войны. А деньги шли немалые. На эти средства Парвус наладил выпуск «Рабочей газеты», «Начала», «Известий» — их стали печатать такими массовыми тиражами, что буквально завалили ими Питер и Москву. В газетах публиковались статьи и Троцкого, и других российских революционеров, и австро-германских социалистов — Адлера, Каутского, Клары Цеткин, Розы Люксембург. Через эти издания осуществлялись и некоторые махинации. Опубликовав фальшивку, так называемый «финансовый манифест», Парвус сумел обвалить курс русских ценных бумаг, на чем очень крупно погрели руки западные банкиры. Уж конечно, Парвус при этом не забыл и собственный карман.
А Троцкого в это время начинают очень интенсивно «раскручивать». Уже в октябре он обеспечивает себе популярность тем, что на массовом митинге театральным жестом разрывает царский Манифест. Его, еще не имеющего ровным счетом никаких заслуг, никакого опыта, проталкивают на пост заместителя председателя Петербургского Совета. Словом, «непонятные» кусочки мозаики складываются в картину, которая может иметь только одно объяснение. Еще за рубежом теневые режиссеры сочли Льва Давидовича подходящей кандидатурой в лидеры революции. И его целенаправленно делают лидером. Именно поэтому его обслуживают и обеспечивают Адлер, австрийские спецслужбы, Красин, Парвус.
Хотя для сторонних глаз истинная иерархия действующих лиц скрыта. В председатели Совета выдвигается Хрусталев-Носарь. Недалекий и неумный адвокат, получивший известность на судебных процессах, где он защищал рабочих, привлеченных к ответственности за нелегальщину, за участие в беспорядках. Он стал фигурой чисто декоративной: до поры до времени прикрыть главные персонажи и не мешать им. На втором плане Троцкий, которому создают бо́льший реальный вес, бо́льшие возможности, чем Хрусталеву-Носарю. А Парвус, настоящий двигатель революции в столице, вообще держится в тени. Все свои ходы он осуществляет через Троцкого.
Вопреки уверениям Витте и других либералов-царедворцев, Манифест от 17 октября никакого успокоения стране не принес. Наоборот, опубликовав его, царь попал в ловушку. Революционеры получили возможность действовать легально, в открытую. И они закусили удила. Троцкий в эти дни блистал, красовался, кидался лозунгами. В дополнение к талантам журналиста у него обнаружился еще один — великолепный дар оратора. Он и сам любил играть на публике. Зажигался, доводя себя до экстаза, и оказалось, что умеет зажигать толпу. Даже не содержанием речей, а передавая свой эмоциональный заряд, взвинчивая до высочайшего накала.
В период революции активизировалась и революционная эмиграция. Так, с декабря 1904 г. за границей начинает выходить газета «Вперед». Название, между прочим, не случайное. В США газета с таким же названием, «Форвертс» (точнее, «Jewish Daily Forward») выходила на идиш и финансировалась Шиффом. В Германии газета «Форвертс» издавалась социал-демократом Хильфердингом и была связана с американской. А от нее почковались газета польских социал-демократов «Напшуд» (что тоже означает «вперед»), и на русском языке — «Вперед». В редакцию вошли Ленин, Ольминский, Воровский, Луначарский, В. Бонч-Бруевич.
Но вообще эмиграция продолжала ссориться и ругаться. Грызлась по вопросам революционных тактик и стратегий. И уж тем более — из-за поступающих денег. Крупская вспоминает, что на собраниях дошло до рукопашной из-за партийной кассы. «В сумятице кто-то изодрал даже тальму на Наталье Богдановне (жене Богданова), кто-то кого-то зашиб». И возникает впечатление, что Ленина в это время незримо, но ощутимо «затирают». Оттесняют от лидерства. ЦК принимает декларацию против него, лишая его возможности защищать свою точку зрения и непосредственно сноситься с Россией (он в ответ выходит из ЦК). Еще раньше он окончательно рассорился с Плехановым, ушел из редакции «Искры». На III съезде партии, проходившем в Лондоне, представители партийных комитетов, прибывшие из России, подняли шум об «обуздании заграницы» — дескать, нечего эмигрантским деятелям нас поучать и на руководящую роль претендовать, «посадить бы их всех в русские условия» [86].
О деятельности Красина по поставкам оружия для боевиков Ленин вообще не знал, она шла помимо Владимира Ильича, он узнал об этом лишь задним числом. А с пропагандистскими материалами почему-то вышла накладка. Из Питера известили Ленина, что он может присылать свою литературу через Стокгольм. Он и посылал. Из Швеции сообщали, что «пиво получено», и он отправлял новые грузы. А впоследствии выяснилось, что все его тиражи так и лежат в Стокгольме, завалив подвал Народного дома [86]. Сам же Владимир Ильич решил ехать на родину только в октябре, после объявления амнистии. И опять накладка. Из Петрограда ему дали знать, что в Стокгольм к нему приедет курьер с документами. И Ленин без толку прождал его 2 недели. В Россию он приехал лишь в ноябре, когда в революционном движении было «все схвачено», и все руководящие посты заняты.
И он оказался… совершенно не у дел. Ночевал то у одних знакомых, то у других. Стал публиковать статьи в газете «Новая жизнь» Горького. Парвус с Троцким выпускали три газеты, а Ленину приходилось печататься в чужой! Он ездил в Москву, но и там не нашел себе подходящего применения. Кстати, и Ленин во время революции впервые попробовал себя в роли оратора перед массовой рабочей аудиторией. Но на этом поприще пока выглядел скромно — страшно волновался, нервничал, говорил сбивчиво. В общем, по сравнению с Троцким контраст разительный. Одного опекают, продвигают к руководству. Другой, более заслуженный и авторитетный, предоставлен сам себе и остается никому не нужным. Так что и конкурента обойти Льву Давидовичу отчетливо помогли.
Однако власть в России в 1905 г. оказалась еще сильна. Преодолев растерянность, начала предпринимать меры. 26 ноября был арестован Хрусталев-Носарь. По сути, он и предназначался для такой функции, быть «громоотводом». Но и Троцкому, который после него стал председателем Совета, довелось быть на этом посту лишь неделю. 3 декабря его и весь Петербургский Совет, заседавший в здании Вольного экономического общества, взяли под белы ручки и отправили туда, где и надлежит пребывать подобным деятелям. За решетку. Вскоре туда же загремел Парвус, составив отличную компанию Льву Давидовичу.
Как видим, зараза революции была вовсе не смертельной для России. Как только правительство оставляло путь уступок и экспериментов, начинало действовать решительно, раздрай вполне удавалось преодолеть. Впрочем, и во всем революционном движении наступил вдруг резкий перелом. Который мог бы показаться необъяснимым, если не учитывать международную обстановку. Война с Японией закончилась, однако в Европе разразился новый политический кризис. Спровоцировал его германский кайзер Вильгельм II, решивший, что Россия достаточно ослаблена и настал подходящий момент для реализации собственных планов. Совершая круиз по Средиземному морю, он сошел на берег в Марокко, французской полуколонии, и сделал ряд громких заявлений. Указал, что считает Марокко суверенным государством, что готов всеми силами поддержать этот суверенитет, и требует предоставить Германии такие же права в этой стране, какие имеют французы.