И все звенья подрывной работы взаимодействовали между собой — если не прямо, то косвенно. Банкиры и торгаши обваливали рубль, что вызывало рост цен. Организовывали дефициты промышленных и продовольственных товаров то в одних, то в других районах. Это использовали думцы и газетчики для нападок на правительство. Подорожанием были недовольны рабочие, и агитаторы подталкивали их бастовать, требовать повышения зарплаты. Аресты агитаторов влекли за собой возмущенные протесты все той же Думы. А разогнать Думу царь не решался — ее поддерживали правительства союзных Англии и Франции. Разорвать этот заколдованный круг попытался начальник штаба Верховного Главнокомандующего генерал Алексеев, предложил ввести диктатуру тыла. Нет, провалили! К царю в Ставку примчался председатель Думы Родзянко и убедил не делать этого — дескать, это «бесполезно и опасно», как бы пущих беспорядков не вызвало [133].
Единственное, чего смог добиться Алексеев, — учреждения особой следственной комиссии генерала Н. С. Батюшина для борьбы с саботажем и экономическими диверсиями. В нее вошли лучшие специалисты и следователи контрразведки: Резанов, Орлов, Барт, Логвинский, Малофеев и др. И работать начали очень результативно. Да еще бы не результативно, ведь оперативных материалов у контрразведки уже было полным-полно. Знали, кого надо за жабры брать. А теперь наконец-то полномочия на это получили. Одними из первых были арестованы родственники Троцкого, Абрам Животовский с братом. Загремел за решетку банкир и медиамагнат Дмитрий Рубинштейн, тесно связанный с немцами через «Ниа-банк» Олафа Ашберга — летом 1916 г. в докладе кайзеру о развертывании подрывной работы канцлер Бетман-Гольвег назвал Рубинштейна «самой многообещающей личностью» [139]. Также арестовали юриста Вольфсона, промышленников Шапиро, Раухенберга, Шполянского, сахарозаводчиков Бабушкина, Гепнера, Доброго. Контрразведка копнула фирму Нобеля, Внешторгбанк, Международный банк. При обысках нашли предвоенные циркуляры германского генштаба № 2348 и 2348-бис, хранившиеся наряду с другими деловыми бумагами. В Международном банке обнаружили и инструкции Макса Варбурга [118].
Под удар попали еще не самые крупные фигуры — от них нити вели к настоящим «китам»: Бродскому, Цейтлину, Терещенко, Гинзбургам, Манусу. Но все это кончилось… ничем. Против комиссии подняла вой вся «общественность», обыски и изъятия документов объявлялись вопиющими «беззакониями», «разгулом реакции». Комиссию Батюшина очень быстро и умело посадили в лужу. Нашли в ней слабое звено, некоего Манасевича-Мануйлова, при проверке очередного банка спровоцировали его взять «отступного» — мечеными купюрами. Поймали на взятке, и все газеты растрезвонили, что комиссия просто занимается вымогательством. Что же касается арестов, то иностранная пресса квалифицировала их как… «еврейский погром». В защиту «пострадавших» дружно выступили англичане, французы, американцы. А российские банкиры и промышленники вышли напрямую на царя, очень прозрачно намекая, что не время ссориться с их кастой. И добились своего, Николай II повелел закрыть дела. Причем даже это было использовано против него! Теперь распускались слухи — ага, дескать, сами видите, царь с царицей покрывают изменников и шпионов!
Между тем подрывная работа наращивалась. Министр внутренних дел Щербатов докладывал на заседании правительства: «Агитация идет вовсю, располагая огромными средствами из каких-то источников…». Морской министр Григорович сообщал: «Настроение рабочих очень скверное. Немцы ведут усиленную пропаганду и заваливают деньгами противоправительственные организации. Сейчас особенно остро на Путиловском заводе». Впрочем, тут есть одно «но». И очень немаловажное «но». На которое давно уже обратили внимание некоторые иностранные исследователи [139, 150]. Кстати, тоже любопытно получается, зарубежные историки обратили, а отечественные упорно не замечают очевидного факта. Повторяют рассуждения о «германском золоте» для Ленина, абсолютно не задумываясь — а откуда же у Германии могло взяться «лишнее» золото? И в таких количествах? Перед войной она тратила колоссальные средства на подготовку своей промышленности, армии, флота, очутилась из-за этого на грани дефолта [47]. Потом у нее было два года тяжелых сражений на нескольких фронтах. При этом Германии приходилось многое покупать за границей — продовольствие, сырье. В Скандинавии — железную руду, никель, в Румынии скупали весь урожай, пока она не примкнула к Антанте, многое завозилось через Швейцарию. Сама же Германия в годы войны не продавала ничего. Да еще и оказывала большую финансовую поддержку Турции. Так откуда же могли взяться сотни миллионов для российских революционеров и сепаратистов?
Но тут надо учитывать, что финансовая система Германии обладала определенными особенностями. В рейхе поручения правительства выполняли частные банки. В 1915–1916 гг. государственная казна была уже пуста. А задача финансировать систему Парвуса была возложена на компании «М. М. Варбург», «Райте-банк» и «Дисконт-Гезельшафт». Теоретически предполагалось, что государство со временем выплатит им долг или рассчитается иными способами — выгодными подрядами, концессиями, льготами. Банки согласились принять на себя поручение, а за счет чего его выполнят, правительство не интересовало. Но, разумеется, и Макс Варбург со товарищи расходовали не какие-то свои личные сбережения. Суммы больно уж значительные. А капиталы германских банков уже и перед этим использовались для других заказов правительства, они вкладывались в военное производство, закупки, займы союзникам. «Лишних» миллионов у банкиров тоже не было.
И ни у одной воюющей державы их не было. Зато избыточные наличные средства имелись за океаном! Они хлынули в США как оплата военных заказов, оплата промышленных и продовольственных товаров, которые поставлялись в разоренную Европу. Америка-должник превращалась в Америку-кредитора. Теперь уже она ссужала займы Англии, Франции, которые до войны считались «мировыми банкирами». И основным источником «германского золота» могли стать только США.
Доказательства есть. В 1919 г. американская военная разведка представила в так называемый комитет Овермана (созданный конгрессом для расследования закулисной деятельности окружения Вильсона) сведения о займах, которые американские банкиры выделяли Германии. Согласно показаниям агента-посредника Хайнена, немцы получали деньги от фирмы «Кун и Лоеб» через банк Макса Варбурга начиная с сентября 1914 г. — первый транш составил 400 тыс. долл. Всего же через «Кун и Лоеб» было депонировано в «М. М. Варбург» 25 млн. долл. [139]. Почему бы и нет, если партнерами «Кун и Лоеб» были два брата Макса? И один из них — вице-президент Федеральной резервной системы США?
Но деньги, несомненно, переводились и через другие каналы, через нейтральные государства. Финансирование и отмывка шли под разными прикрытиями. Так, Присцилла Робертс упоминает, что Яков Шифф переводил крупные суммы Максу Варбургу для «благотворительных» целей — на оказание помощи евреям, пострадавшим в Польше и Галиции (о том, чтобы хоть один еврей, разоренный в ходе боевых действий, получил материальную компенсацию, история скромно умалчивает). Позже внук Якова Шиффа оценил вклад своего деда на революцию в Россию в 20 млн. долл.
Но ограничиваться только фигурой Шиффа, только банком «Кун и Лоеб», нет оснований. Просто он был наиболее одиозной личностью. Сионист, масон, открыто декларировавший свою вражду к России, бизнесмен германского происхождения — вероятно, для «мировой закулисы» и требовался такой тип, чтобы на нем сосредоточивалось все внимание. Однако, например, американский историк Э. Саттон приводит многочисленные доказательства причастности к революции другого крупнейшего банкира США, Дж.-П. Моргана. Не еврея. Не поддержавшего призывы Шиффа о финансовом эмбарго для России, а наоборот, предлагавшего ей займы, выражавшего симпатии [139]. Подрывную работу в России оплачивали не только американцы. Известно, скажем, что владелец лондонского банка «Джойнт-сток» Мильнер вложил в революцию 21 млн. руб (10,5 млн. долл.) [105]. Германия была только перевалочным пунктом для «отмывки» денег. Как видим, система была сложной, но хорошо продуманной, и действовала безотказно.