Самого Оливье залучил к себе герцог Филипп, секретаря Оливье взяли в оборот папины титулованные собутыльники. Сен-Поль обрабатывал сухопарого Эсташа де Рибемона с римским профилем. С него бы монету чеканить. Приписанный к Карлу француз зовется Обри де каким-то. Де Клеман, что ли? Его единственное достоинство – молодое жизнелюбивое брюшко. Все жуют.
– Не откажете ли Вы мне в любезности? – спрашивает Обри.
– Как я могу! – вяло реагирует Карл, отирая пальцы о скатерть самым изысканным бургундским манером.
– Тогда передайте мне блюдо с трюфелями.
Карл осматривает стол. Которое из них с трюфелями? Он нюхает все, до которых может дотянуться, по-черепашьи вытянув шею. Находит. Передает блюдо Обри. Тот кокетничает:
– Не могу устоять перед трюфелями.
Грибы образуют конус на его тарелке.
– А Вам?
– А мне не надо, – с подозрительной серьезностью отвечает Карл. – Они, по-моему, пахнут псиной.
Обри поворачивается к Карлу всем брюхом.
– Да? А почему? – спрашивает он вместо того, чтобы просто принюхаться.
– Потому что их псы собирают, – поясняет Карл с таким усталым видом, будто приводил это объяснение сотни раз прежде.
– Собирают? – Обри очень стесняется.
– Ага. Трюфель – под землей, его никто не видит. Собаки ходят и ищут, а потом лают поварам, что нашли и готовы обменять их на мясо. Один трюфель на одну отбивную. А если повар жадный и собаки это знают, они могут ещё и помочиться втихаря на найденные трюфели.
– Вот как? – Обри сник. Он не мог определить: Карл хамит, шутит, говорит правду или фабулирует.
– Именно! – Карл разделывал жаворонка, начиненного перченым крыжовником.
– Так Вы не советуете?
– Почему же? Советую.
Обри растерянно смотрел в свою тарелку. Его ноздри бесшумно вздымались, словно крылья птицы.
– Отличная музыка, – сказал Обри, когда вступили музыканты, через полчаса.
Карл окинул взглядом застолье. Замаслившиеся лица. Отец шепчет на ухо Оливье, никто уже не ест. Пятая перемена блюд. «Нужно внести пропозицию, – думает Карл, – во время пятой перемены блюд подавать невидимую пищу, чтобы не искушать никого». Симпатичные пажи разносят напитки. Французы произносят здравицы и дипломатические благоглупости. Весь честной народ. На златом крыльце сидели. Дворянское собрание в полном составе. У отца удивительно жирные волосы.
– Монсеньоры, да будет дорога французских гостей легка, как подагра герцога Савойского! – в качестве алаверды провозглашает подвыпивший Филипп Добрый, Филипп Прекраснодушный.
Гомон на секунду затихает, чтобы возобновиться с удвоенной силой. Все подымают кубки и пьют за савойскую подагру.
Столы стоят разомкнутым каре. Строй Ганнибала при Каннах, вывернутый наизнанку. Вот если бы сейчас стол исчез или стал прозрачным, сколько интересного можно было бы увидеть. Чья-то рука гладит колено соседки, кто-то выливает вино под стол, чтобы некстати не забуреть, кто-то крутит фиги, выставляет факи, крошит на пол хлеб просто так, треплет собацюру, а заодно вытирает об неё пальцы, передает записочки, пожимает чужие запястья в условном пре-фрикционном ритме. Но нет, доподлинно ничего не видать. Спектакль скрываем занавесом, всё, что под столом – скатертью. Остальное скрывают одежды.
Жювель вымыт, одет во всё чистое и теперь наконец похож на того, кем он был ещё сорок дней назад – на графского парасита, слугу и негодяя.
Всю ночь тевтоны продержали его привязанным к кровати, но Жювель и не думал бежать. Хотя мог бы ужом выпутаться из веревок, прихватить свои деньги и поминай как звали. Он этого не сделал.
Гельмут ещё вчера пронюхал, какой праздничек будет сегодня, и поэтому не побежал с раннего утра козырять Жювелем перед Филиппом, как мог бы поступить на его месте Иоганн. Поэтому Гельмут и был главным, а Иоганн второстепенным, а Дитрих желал провалиться им обоим под землю. Таким образом, Дитрих самоисключался из иерархической нумерации и третьим назван быть не мог, хотя в действительности таковым являлся.
Целый день Иоганн дрессировал Жювеля. Когда тот смог наконец без запинки выговорить «Итак, я та самая заблудшая овца, которая по диавольскому наущению моего хозяина, графа Сен-Поля, положила конец вознесению юного Мартина через порчу механики», Гельмут честно вручил ему монеты.
Он хотел сказать что-то ободряющее, но не нашелся. Дай Жювелю арбалет – выйдет отпетый арманьяк, дай глиняную птичку – сельский придурок, дай Сен-Поля – и получишь мертвого Сен-Поля.
– Послушай, Жювель, ты хотел бы убить своего хозяина? – спрашивает Гельмут без всякой задней мысли. Роковые кресты на тевтонских плащах, обжимая подконвойный серый балахон Жювеля, движутся по направлению ко дворцу.
– Ни к чему, – Жювель, насколько Гельмут научился понимать его, не врет.
У распахнутых дверей зала никого. Никаких алебардистов, меченосцев, пэров Круглого Стола, грифонов и дэвов. «Вот она, Бургундия, – думает Дитрих, – страна без стражи. Приходи и бери. Приходишь и берешь. А она пожирает тебя, одевает в свои шальвары и пурпуэны, душит египетской амброй – два флорина понюшка – хлюпает своими женскими частями, а потом варит тебя в извести. Кости крадет.»
Они вошли. Карл, наклоняясь к уху Обри, доверительно сообщил:
– Вот, извольте полюбопытствовать, выписали немецких жонглеров. Сейчас изобразят.
Жювель откидывает капюшон. Сен-Поль с тревогой смотрит на Оливье.
Тевтоны входят в центр разомкнутого каре столов. Кто начнет первым – Филипп или Гельмут? Первый не понимает, кого с собой притащили тевтоны, второму душно после прогулки под свежими дижонскими звездами.
– Государь, – зычно начинает Гельмут, чтобы ничьи, даже самые далекие уши не пустовали, – дело столь спешное, а случай, не скрою, столь удобный, что мы отважились явиться сюда, явиться сейчас. Дело об убийстве Мартина фон Остхофен закрыто.
Умненький Оливье, туго набитый людовиковыми политическими директивами, с аппетитом скубёт телячью ногу. Ах, не светить двум солнцам на небе, как не бывать бургундам королями! Вещий Филипп читает в лице Оливье как в простецкой книжке. Всё, что он может сделать – читать дальше. Там, между прочим, написано:
– Извольте продолжать.
И всё. Проще, чем «кушать подано». Филипп сегодня на вторых ролях.
– Мартин фон Остхофен убит графом Сен-Полем. Обвинение располагает свидетелем.
Теперь в фокусе Жювель. Иоганн вполголоса подсказывает ему: «Итак, я та самая заблудшая овца…»
Жювель, согласно кивнув, говорит:
– Всё так. По делу. Хозяин сказал: «Пили кругляк». А мне не разница, какая у него прихоть. Ну и по его диавольскому наущению сгубил Мартина-янгела.