Она чувствовала себя птичкой, которая в панике мечется в закрытой комнате, натыкается на преграды и не может найти выход, как бы ни старалась. Ей нужно время, чтобы эта паника прошла, а еще нужно время, чтобы подумать.
Она пересекла Трафальгар, прошла по Нортумберленд-авеню и дальше, по набережной вдоль Темзы. Перевалило за полдень, зной усилился, но она шла быстрым шагом, едва замечая горячий воздух, влажный запах реки и отсутствие даже подобия бриза.
Единственное, что она замечала, было отчаяние, которое сжимало грудь. Тысячи миль и шесть лет разделяли их, а тень Фредерика Ван Хозена, казалось, продолжала следовать за ней неотступно. Она ускорила шаг: быстрее, быстрее и быстрее, – пока практически не пустилась бежать, и даже это не смогло стереть прошлое из ее памяти. Ничто не в состоянии уничтожить этот страх. По крайней мере, она не в состоянии сделать это.
Эди остановилась около Иглы Клеопатры, задыхаясь, мокрая от пота. Бока, стиснутые жестким корсетом, болели так сильно, что она просто не могла двигаться дальше, не передохнув. Оглядевшись, она заметила скамейку с видом на реку и присела, в отчаянии соображая, что делать дальше.
Она не сможет жить с Маргрейвом и ни с каким другим мужчиной. Даже мысль об этом была невыносима. Другие женщины чувствовали возбуждение, обожали заниматься любовью, хотели детей, а в ней все подобные желания умерли, вернее – были убиты этим вероломным негодяем, и хотя она сделала все, чтобы очистить себя, насколько возможно, но так до конца и не освободилась от этого. Сама она ни с кем не делилась своими переживаниями, но слухи все равно поползли, хотя она не могла понять, как это случилось. Кто первый распустил слухи, кто подхватил – может, сам Фредерик? Она не знала, да и какое это теперь могло иметь значение? Самое ужасное свершилось, и никто не в состоянии исправить это.
Она думала, что Фредерик стремился побыть с ней наедине, потому что понравилась ему – высокая застенчивая девушка с копной рыжих кудрей и веснушками, которая жила в конце Мэдисон-авеню. Господи, как глупо! Как глупо!
Эди смотрела на темную Темзу: солнце, отражаясь в воде, рождало такие яркие блики, что слезились глаза и все расплывалось. Она заморгала и тогда поняла, что это вовсе не солнце – это слезы, и рассерженно смахнула их тыльной стороной ладони.
Тряхнув головой, Эди попыталась отогнать все эти непрошеные мысли – отчаяние, жалость к себе… Она должна думать не о прошлом, а о том, что предпринять сейчас, о будущем.
Интуиция подсказывала ей, что Стюарт не Фредерик: совершенно другой во всем, – но также она знала, что для нее это не имеет значения. Он мужчина и к тому же ее законный муж, но то, чего он хотел от нее, она дать ему не могла. Он имеет на нее все права, и когда-нибудь придет тот час, когда захочет осуществить право на ее тело. Она не может допустить, чтобы это случилось, и единственный путь предотвратить это – жить отдельно. А значит, нужно найти способ уговорить его подписать соглашение. Вопрос только один: как?
Самый простой и легкий способ – это урезать ежегодный доход: потуже натянуть поводья и покрепче держать их. Если это не даст результата, от кнута можно перейти к прянику: предложить ему столько денег, сколько у нее есть, а там будь что будет.
Если не поможет и это, тогда остается единственный выход – уехать за границу.
Ее сердце упало, когда она представила, что придется оставить Хайклиф, и Уолмсли, и Данлоп, и все другие имения герцога. Она восстановила дома, привела в порядок сады, наладила жизнь в деревнях и сделала все, чтобы улучшить земли. Мысль о том, что придется оставить все это, разрывала ей сердце, но если Стюарт не согласится на раздельное проживание, ей придется уехать.
Если это единственно возможное для нее решение, то, чтобы ввести в заблуждение, Стюарту она скажет, что намерена уехать в Нью-Йорк и там попытаться осуществить развод.
Чтобы все выглядело убедительно, она купит билет до Нью-Йорка, а потом вместе с Джоанной отправится в какое-нибудь другое место: во Францию, Египет, Южную Америку, даже в Шанхай – не важно куда. Отец скорее всего не одобрит ее поступок, но Стюарту, где они, не скажет, если его об этом попросить.
Но Эди прекрасно отдавала себе отчет в том, что не может прятаться от мужа всю оставшуюся жизнь. Может, когда-нибудь он сам поймет, что ее отказ от супружеских отношений окончателен, и смирится с этим? И потом, если она существенно урежет его доход, как он сможет преследовать ее по всему свету?
Настроение немножко улучшилось, когда она подумала об этой радужной перспективе, а вместе с этим вернулась уверенность. Эди стряхнула с себя апатию. Она и дальше будет хозяйкой своей жизни, не жертвой. И никто не сможет ей помешать: ни обстоятельства, ни судьба, ни – тем более – мужчина. Никогда!
Оказавшись перед отелем, Эди не спешила войти внутрь, решив сначала посетить ближайший офис пароходной компании Кука, располагавшийся в нескольких кварталах. Там, наведя справки о лайнерах в Нью-Йорк, она узнала, что следующее судно отправляется из Ливерпуля через одиннадцать дней. Заказав каюту, Эди внесла задаток и попросила, чтобы билеты доставили в «Савой».
Вернувшись в отель, она сразу направилась в чайную комнату спросить, не пришла ли леди Трабридж, хотя до четырех оставалось еще полчаса. Убедившись, что маркизы пока нет, Эди решила подняться в свои апартаменты, чтобы освежиться и, если застанет, увидеть Джоанну.
Войдя в номер, она увидела, что сестра уже одета и ждет ее.
– Наконец-то! – воскликнула девушка, вскакивая со стула и отбрасывая книгу, которую читала. – Я уже начала беспокоиться. Где ты была?
– Я же говорила тебе, что встречаюсь с мистером Китингом.
– Целых три часа? Никогда прежде твои дела с поместьями не занимали столько времени.
Эди отвела глаза. Истинную причину встречи с адвокатом она скрыла, хотя и понимала, что Джоанна должна быть в курсе, особенно учитывая то, что им предстоит уехать. Куда? Пока неизвестно. Но сейчас не время начинать этот разговор: через четверть часа им надо спуститься в чайную комнату. И потом, она все еще не теряла надежды уговорить Стюарта подписать соглашение.
– Я решила немного пройтись: погода прекрасная.
Джоанна посмотрела на нее с такой гримасой, словно сочла не вполне адекватной, и воскликнула:
– В Лондоне летом? Жара и вонь!
– Не употребляй это слово, дорогая, – нравоучительно произнесла Эди, решив не спорить. – Леди должна говорить «неприятно пахнет». Я пойду переоденусь, и мы спустимся к чаю.
Она вышла из комнаты, убедившись, что ее горничной нет ни в номере, ни в гардеробной, ни в ванной, опять заглянула в гостиную.
– А где Ривз?
Джоанна подняла глаза от книги.
– Повела Нюхлика на прогулку. Он тут уже бегал кругами. Скоро должны вернуться.
– Тогда тебе придется мне помочь: мы не можем ее ждать, иначе опоздаем на чай.