И ладно. И бог с ними. И пусть.
Дом Верховойского был неподалёку от вокзала. В доме жила мама, ждала молодая жена, беременная, с животом тугим, яблочным, ароматным.
Он открыл своим ключом, из кухни вышла мама, улыбаясь.
– Где? – спросил он.
– Не вставала ещё, – ответила мама, вглядываясь в Верховойского.
– Раздевайся, – попросила. – Снимай с себя всё. От тебя смрадом несёт. Ты где был-то? С кем общался? Сынок?
Верховойский молча, не стыдясь матери, разделся догола и только попросил:
– Ледяную включи мне.
А. Т.
– А если я попробую выйти к морю напрямую? – спрашивал сам себя вслух.
Они приплыли вчера вечером на пароме из Неаполя; был сильный ветер, и её укачало.
Последние пятнадцать минут она сидела, закусив губу и глядя в одну точку.
От причала ехали куда-то вверх на автобусе, потом шли пешком.
Она держалась за его руку и даже не смотрела по сторонам – на все эти скалы, всех этих чаек, на спокойные и тихие огни – выглядевшие так, словно кто-то нещедро посолил крупной солью влажную тьму.
Пока он общался на ресепшен с хозяйкой гостиницы – полной, улыбчивой женщиной, она ждала на улице, сиротливо присев прямо на ступеньку и прижавшись головой к железным перилам.
…бледная и отстранённая, едва добралась до кровати.
Её уставшее, будто обращённое в себя лицо, маленькие, красиво и точно прорисованные, а сейчас потерявшие цвет губы, и маленькие зубки, всегда очень белые, и маленький язык во рту – этот язык, который… впрочем, ладно, ладно – и так понятно, как невыносимо он любил всё это, держа в руках её голову, дыша светлыми, влажными волосами и находя то, что видел, совершенным: ноздри, маленькие, как у куклы, мочки ушей, прохладные и тоже до смешного маленькие, линию лба, родинку на виске, сам висок, шею…
Она сразу легла спать, и спала беззвучно и крепко.
Он же засыпал трудно, вслушиваясь в шум близкого моря, – а ещё ночью пошла гроза, и это было так прекрасно: лежать в комнате, когда там, над необъятной водой, бьют молнии.
Проснулся рано утром, несколько раз едва-едва прикоснулся указательным и средним пальцем к её плечу: она спала спиной к нему, кажется, ни разу не шелохнувшись за ночь.
Стянул со своей груди покрывало так бережно, будто собирался себя своровать.
В комнате надел только брюки. Майку, свитер, куртку и шарф взял с собой, и всё это натягивал и накручивал на себя уже в коридоре – чтоб не разбудить её. Опасаться того, что кто-то посторонний вдруг увидит полуголого мужчину, не стоило – в гостинице они жили одни.
…да и пять утра – кто ещё выйдет гулять в пять утра?..
В ботинках с незавязанными шнурками он поспешил на улицу, словно бы валяя дурака и даже чуть-чуть кокетничая, – вот я какой, иду, будто бродяга, и шнурки за мной волочатся, и незаправленная майка торчит из штанин, и ремень болтается, и морда наглая, неумытая, влюблённая.
Воздух был густой, влажный, всё кричали и кричали чайки, во дворике покачивала на ветру красивой причёской пальма, дождь возвращался обратно в море – откуда пришёл.
Все отели и кафе – а он немедленно увидел вокруг множество крыш и веранд – были закрыты: зима.
Он влез на ближайший парапет и, глубоко вдыхая, стоял там. Сырой ветер тыкался в щёку.
Так прекрасно, так удивительно – никого нет, ни души, ни тела… цепочки и маленькие почтовые замочки раскачиваются на дверях и калитках, а кое-где входы в отели закрыты досками крест-накрест – ну, смешно же!
Недолго думая, перепрыгнул через маленький забор ближайшего отеля.
«Какой я молодой и ловкий», – подумал, словно бы наблюдая себя со стороны.
Старался ступать аккуратно – всюду была плитка, разноцветная и скользкая.
«А то поскользнёшься и полетишь вверх ногами, вот будет смеху, когда тебя найдут тут мёртвого, с разбитой башкой…»
Сквозь большое и толстое стекло он разглядывал стойки и столики кафе в фойе пустующего отеля. Стулья были не собраны, а так и остались стоять, будто в ожидании посетителей.
На стойке администратора лежал раскрытый блокнот, и даже виднелась какая-то запись.
«Интересно, что там написано? – думал он. – К примеру: „Господин из пятого номера попросил его разбудить в полдень“… И вот не разбудил, и господин там спит до сих пор, ха. Или: „Забыл собрать стулья и подмести, вернусь в следующем году и всё доделаю“…»
От постоянных дождей стёкла были грязными. Он приложил руку и потом смотрел, как быстро тает на стекле его ладонь.
Отели располагались один за другим. Их строили на спуске к морю, и каждый последующий отель был чуть ниже предстоящего: странно, что тут не догадались снимать фильмы, где несколько злых людей пытаются поймать одного доброго, который к тому же оказался в компании милой, но неопытной и немного болезненной девушки – девушка, правда, в самый нужный момент откуда-то появится, проявит решительность: поднимет выпавший пистолет, выстрелит кому-нибудь в ногу, и тут же, ошарашенная своим поступком, бросит оружие на землю.
…одна из дверей оказалась открыта, и он очутился во дворике следующего отеля, очень довольный собой и весёлый.
«А ведь тут нет никакой сигнализации, – подумал он. – Можно забраться в любую гостиницу, и жить с любимой девушкой… каждый день меняя комнаты… Зарываться в одеяла, спать, будто зимние звери… По утрам ходить в ближайшее городское кафе и завтракать – как нормальные люди… тихо и сладко смеясь от своего хулиганства… время от времени находя друг у друга на одежде пух с гостиничных подушек, и сквозь зубы прыскать от смеха, сдувая с руки пушинку, и тут же озираться: не понял ли кто, не заметил ли – улика же».
«Потом приедет полиция, и тебя посадят в настоящую итальянскую тюрьму», – мрачно подумал он, чтоб немного себя угомонить.
Трогал сырые поручни, касался стен и всё поглядывал на море: стало ли оно ближе.
Услышал шум: да, это был человек – в рабочей форме, тянувший какой-то шланг возле следующего отеля.
Человек зашёл в подсобный домик у отеля, и притих там.
Происходящее стало ещё увлекательнее: стараясь не очень шуметь, он взял штурмом железный заборчик, и предпринял попытку незамеченным миновать новый отель, не вспугнув человека со шлангом.
Однако попасть на территорию этого отеля оказалось проще, чем покинуть её: очередные заборы оказались выше, чем хотелось бы, и даже подобраться к ним было непросто: повсюду лежали стройматериалы, неиспользованная плитка, двери припирали помпезные сооружения из досок: без излишнего грохота всё это разобрать не представлялось возможным.
Человек не появлялся, поэтому он, заботливо переступая через шланг, всё бродил то туда, то сюда по территории отеля. Откуда-то будто из подвала домика, куда зашёл человек, раздавалось покашливание.