Все лики смерти | Страница: 133

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

А уж налогоплательщикам и бюджету какая лафа… Высокопоставленный чиновник обойдется в содержании дешевле дворника. Еда да новый костюм раз в полгода – вот и все затраты. Еще служебная жилплощадь – клетка два на полтора. Экономия… А если поставить клетку тут же, в Управлении, так и никакой машины с мигалкой не надо, чтобы добраться от дома до работы.

Сбрендит. Раньше или позже съедет с катушек… Возможно, позже – психика бабуинов становится устойчивее от серии к серии… Тем хуже. Больше дров наломать успеет… Страшное дело – бездушный закон, прущий по живым людям, как асфальтовый каток. А за рулем катка – бабуин.

Обряд знакомства завершился. Началась работа. Стандартная утренняя планерка, сдвинутая из-за охоты на брата-близнеца нового начальника отдела.

И профессионализм взял-таки верх над ощущением полной бредовости ситуации. О текучке Кружилин докладывал, как докладывал бы человеку.

Едва закончил, на столе начальника зазвонил телефон. Бабуин протянул к трубке лапу – абсолютно нечеловеческим, чужим движением. И сюрреализм вновь запустил цепкие когти в Кружилина…

– Срочный вызов, – произнес бабуин своим глубоким баритоном. – Инцидент на Марата с участием дреддера. Капитан Бурич и капитан Кружилин – на выезд. На месте поступите в распоряжение майора Субботина из ОРПИ. Докладывать каждый час. По возвращении – рапорт на мое имя. Задача ясна? Вопросы имеются?

– Почему мы? – возмутился Дикобраз. – Территориалы что, мышей уже не ловят?

– Ваши вопросы, капитан Бурич, к полученному вами заданию никак не относятся. Объявляю вам замечание. Приступайте к исполнению.

Торжество закона начинается… Во всей красе. И торжество подзаконных актов. И служебных инструкций.

Они вышли молча, с каменными лицами. В приемной Паша тихо-тихо прошептал:

– Мартышка красножопая… Поубивал бы.

Кружилин лишь вздохнул.

7
Долго кряхтел крокодил-старичок

– Юлия Леонардовна, эфира у вас сегодня не будет.

– Что случилось, Слава?

– Ну-у-у… – протяжно выдохнул Брутман, помялся, покряхтел, и она поняла: сейчас начнет врать.

Врать Брутман не умел. Абсолютно. И научиться не смог бы, физиология не позволяла.

Слава Брутман, завредакцией авторских программ, выглядел плотненьким и мясистым… Встречаются такие люди, кажутся с первого взгляда жирными, но чуть приглядишься – и понимаешь: дряблого жира под кожей нет. Там упругая плоть, мясо. Не мышцы, не мускулы – именно мясо. С точки зрения анатомии звучит абсурдно, любой физиолог скажет, что мясо – это и есть мышечная ткань… Может, и абсурд. Но люди такие встречаются. И своим существованием опровергают мнение физиологов и анатомов.

Мясистыми были щеки, нос, подбородок, скулы… проще говоря, все лицо. И лысина. И даже уши. И все это мясистое хозяйство при любой попытке соврать краснело, наливалось кровью. Даже перед началом такой попытки Слава менял цвет. Не повезло человеку.

– Ну-у-у… Есть нарекания на последнюю программу… и оттуда… – Палец Брутмана устремился к потолку. – И от слушателей…

Он врал, она это знала, он знал, что она это знает… Но продолжал. Таковы уж правила игры. Их не изменить, надо играть и мучиться.

– Какие нарекания? Изложи конкретно.

– Ну-у-у… мат в прямом эфире…

– Ерунда. Одно словечко, к тому же по большому счету относительно цензурное. И услышали его лишь на Дальнем Востоке.

– Но ведь услышали…

– Хорошо. Нарекание номер один принято. Готова выслушать остальные.

– Ну-у-у… в общем-то… еще отклонение от темы… О чем вы собирались говорить? О монетизации вторичных избирательных прав? И куда в результате уехали?

И тут Брутман ей подмигнул. Правым глазом. И еще раз, и еще, и еще… Моргал так яростно, словно решил проморзировать сонет Шекспира. А то и венок сонетов. Карандаш в руке Брутмана что-то чиркал на листе из блокнота.

– Хорошо. Слушаю дальше. Или на этом список исчерпан?

– Ну-у-у… Эти ваши знаменитые словесные ляпы… «В него стреляли, но не попали, только ранили…» Как вы это представляете, Юлия Леонардовна? Не попасть, но ранить?

И Брутман вновь яростно заморгал. Теперь, для разнообразия, левым глазом. Затем показал взглядом на стол. Исчерканный листок был свернут в осьмушку, Слава накрыл ее ладонью, а когда ладонь сдвинулась, осьмушки на столе не осталось.

Понятно.

– Достаточно… Вот этим ты меня убил… Я унижена, сражена и растоптана. Уйду в пустыню замаливать грехи и питаться акридами. Но помни, Слава: я всегда тебя любила! И сейчас люблю! И буду любить вечно!

Она обогнула стол, поцеловала Брутмана в пламенеющую лысину. На мгновение показалось, что целует окорок – домашний, безумно вкусный, закопченный в гуцульском селе, в дыму не паршивых ольховых опилок, а буковых поленьев…

Осьмушка перекочевала к ней.

– Прощай! Ты навсегда в моем сердце!

Когда она вышла, Брутман достал платок и вытер лысину. Она, уже в коридоре, сплюнула.

Новость ее не опечалила. Не обрадовала, конечно же, но и не расстроила ничуть. Оставила равнодушной.

Отмена эфира – ерунда, плюнуть и растереть. Бывало и хуже, даже программу дважды закрывали… И открывали снова. Юлия Закревская – это бренд. Это голос, который люди привыкли слышать. Не услышат на этой частоте – погоняют немного верньер настройки и будут слушать на другой, только и всего.

Гораздо интереснее поведение Брутмана. Что он пытался сказать? Что говорил – понятно, ерунду всякую болтал, – но что пытался впихнуть между фраз?

Записка – позже, записку она прочтет в машине. А сейчас надо разобраться со сказанным, пока слова и интонации свежи в памяти…

Мат в эфире отбрасываем. За слово «мудак» эфир не отменят. Ну разве что сдуру употребить его в адрес большой шишки… Она не употребляла. Вычеркиваем.

Монетизация прав… Тема острая, болезненная… Так у нее все темы такие… Не то… А куда она свернула? Ну да, на дело Астраханцева… Или, называя вещи своими именами, на Тамерлана Булатовича Хайдарова.

Вот это уже теплее. Можно сказать, горячо. У Хайдарова найдутся рычаги, чтобы немного подпортить жизнь, снять очередную программу с эфира… Человек он, по всем отзывам, более чем вменяемый – и вполне мог таким способом высказать свое «фи»… Эх, затащить бы его в эфир, схлестнуться перед аудиторией… Не пойдет. А жаль.

Но как понять третий пассаж Брутмана – дикий и ни с чем не сообразный? Стреляли, попали, ранили… Это к чему? Это о чем? Да когда она вообще такое сказала, кажется, год назад, а то и раньше… Просто так сболтнул мясистый недомерок? Ляпнул первое пришедшее на ум? А зачем моргал, аж веко смозолил? Во время слов про мат в эфире обошелся без подмигиваний.