– Я ничего не скажу. И ты тоже.
Ее доверчивые глаза встретились с тревожными глазами дочери; и ту и другую переполняли чувства. Она умиротворенно вздохнула:
– Истина всегда заставляла меня сожалеть о неопределенности.
С этими словами она закрыла глаза и уснула.
Я закончил свои дела, и мне следовало возвращаться во Францию.
С каждым моим посещением я видел, что раны госпожи Минг зарубцовываются, синяки рассасываются, она меньше страдает. Накануне отъезда Тинг Тинг пообещала регулярно посылать мне известия о матери. Так что улетал я успокоенный.
В самолете я впервые не испытал своей привычной амнезии; напротив, весь полет я пережевывал все, что мне довелось пережить в Гуандуне: свои мысли, тревоги, ограниченность, – все, с чем столкнулся. На этот раз я увозил с собой свою китайскую индивидуальность.
В аэропорту «Шарль-де-Голль», когда я забирал свой прибывший со скоростью улитки по движущейся ленте багаж, на экране мобильника высветилось сообщение от Ирэн:
«Если тебе интересно, сегодня утром ребенок появился на свет».
Спустя час я уже обнимал Ирэн и склонялся над колыбелью, в которой пускал пузыри крохотный мальчуган.
Он посмотрел на меня, я посмотрел на него: пакт был заключен мгновенно.
Я обернулся к Ирэн, схватил ее руку и прошептал ей на ухо:
– Если захочешь, я заберу себе мать и ребенка.
– Что ты сказал? Но…
– Я без лишних вопросов забираю мать и ребенка.
– Не горячись. Надо удостовериться. Проведем генетическую экспертизу…
– Стоп! Ты сумасшедшая… Вообрази, вдруг мне скажут, что это не мой! Была не была! Слишком поздно! Неужели я смогу разлюбить этого человечка?
Мои губы прижались к губам Ирэн, чтобы заглушить ее удивление, и, желая на протяжении следующих двух тысяч шестисот лет никогда не менять своего решения, я добавил:
– Истина всегда заставляла меня сожалеть о неопределенности.