Таис была такой голодной, что первые несколько ложек просто проглотила, торопливо разжевывая и перекатывая языком слишком горячую пищу. Дышала с открытым ртом, чтобы все поскорее остыло, и Федька, поглядывая на нее, смеялся и поднимал брови: мол, мартышка есть мартышка, что с нее взять…
Временами он принимал вид взрослого и старшего, но Таис это не задевало, она вообще почти никогда не злилась на Федора.
Но когда первый голод прошел, овощное оранжевое пюре (непонятно, что там было, вроде как картошка, кабачки и немного тыквы, если верить объяснениям агрегата) вдруг показалось ненастоящим. Каким-то пластмассовым на вкус, что ли.
– Отрава отравой, – поморщилась Таис, перестав жевать.
– А что ты хочешь? Сколько оно тут лежит? Год, два? Ему, может, лет пять. Оно хранится в порошке, в вакуумной упаковке, оно содержит консервант. Потому и вкус такой. Есть можно, не отравимся. Но и пользы особенной не принесет. Тай, на нашей станции все продукты такие, просто мы их сразу съедаем.
Федор отправил в рот полную ложку и выразительно прожевал.
– Ладно. Переживем. Лишь бы вернуться на станцию.
Таис съела всю свою порцию. Во-первых, ее было много, и она утолила голод. Во-вторых, придала сил. В-третьих, даже как-то успокоила. Еда есть еда. Без еды жизни нет.
Прозрачные мисочки с голубыми полосками по краям Таис скинула в агрегат, который тут же их помыл и выставил на посудную полочку. Потом машина сообщила, что есть яблочное, грушевое, смородинное, клубничное и сливовое пюре – на выбор, какое захотят. С сахаром и сливками. И есть сладкий сыр.
Но Таис еще не дожевала пудинг, потому слегка пнула агрегат ногой и сказала:
– Все, хватит еды. Тебе же сказали. Помыл посуду – и молчи.
Агрегат действительно замолчал. Таис показалось, что он даже обиженно нахохлился. Но на самом деле этого не может быть, продуктовые машины не могут обижаться. Роботы не обижаются вообще, они этого не умеют.
– Ну, теперь можно продолжить работу. Придется мне тут повозиться, – Федор направился к монитору крейсера, – а ты помоги мне, если сможешь.
– Я сейчас в душ, после помогу. Хочу освежиться. И хочу поскорее выбраться отсюда. Надоел уже крейсер с его прозрачными пауками…
3
Крейсер действительно надоел. Своей яркой, слепящей белизной, своей искусственной тишиной, которую хотелось назвать стерильной. Своими правильными углами и ровными коридорами. Здесь все казалось каким-то ненастоящим, даже овощное пюре и ванильный пудинг.
Все правильное, выверенное до сантиметра, выдержанное в ярком, четком цвете. Все сияющее, новое, красивое, если не считать, конечно, разбитых стеклянных дверей рубки.
Вода в душе тоже отдавала какой-то пластмассой – так казалось Таис. Потоптавшись какое-то время на пластиковом поддоне бледно-серого цвета, она все же включила воду и немного постояла под теплыми струями, смывая с себя тревогу и усталость недавней битвы.
Шампунь тут имелся прямо в стене. Достаточно было нажать на специальную кнопку на стенном мониторе, как из узкого крана потекла перламутровая жидкость. Пах он чем-то приторным и сладким – неестественно приторным и неестественно сладким. Таис крепко сжала губы, чтобы в рот не попало ни капли густой субстанции, торопливо вымыла голову, плечи, живот, спину. Потом торопливо включила сушку – здесь имелся и такой режим. Сухой теплый воздух мгновенно высушил тело, с волос перестала течь вода, и, натягивая на себя одежду – майку и штаны, – Таис уже думала о том, что теперь вполне можно и отдохнуть.
Интересно, сколько сейчас времени? Конечно, в космосе, на орбите, невозможно было отделить день от ночи. На станции о таких моментах заботились роботы – выключали свет на двух обитаемых уровнях, имитируя наступление ночи, укладывали детей спать и следили за тем, чтобы в так называемое «ночное» время было тихо и спокойно.
Здесь же, на крейсере, ничего не менялось. Свет горел по-прежнему ярко и настырно, хотя, по представлениям Таис, они провели на крейсере уже более двенадцати часов. Роботам не было никакого дела до смены дня и ночи, им же не надо было отдыхать.
А вот Таис, выбравшись из душа, поняла, что ужасно хочет спать. Просто ужасно. Голова болела, словно в затылке тихонечко стучали маленькие молоточки. Глаза слипались, и казалось, что стоит только сомкнуть веки, как навалится глубокий и тяжелый сон. Благодатный и такой нужный сон.
Но попробуй усни тут, когда совсем рядом, внизу, копошатся мерзкие прозрачные многоножки. Вдруг Таис с Федором уснут, а эти твари налезут, заберутся на голову и начнут ковырять своими щупальцами в глазах, ушах и носу?
Фу, гадость какая-то…
Федор между тем продолжал возиться с монитором, если можно было так назвать стол управления Иминуей. Здесь не было голограмм – это Федор пояснил сразу.
– Я не нашел, как можно сделать голограммный экран. Все остается в двухмерном измерении. С одной стороны неудобно, с другой – можно сделать сразу несколько экранов, монитор стола это позволяет, – сказал он.
Федька тоже выглядел усталым – вокруг глаз залегли темные тени, губы побледнели, волосы висели спутанными прядями. Он время от времени тер нос и глаза ладонями, ерошил волосы и потягивался, распрямляя затекшую спину. Но тут же снова погружался в работу.
– Ничего не понимаю, – ворчал он. – Не могу открыть большинство файлов или программ. Или как это тут называется… Все сложено странными значками, и в одном небольшом значке заключается вдруг множество других значков, которые выстраиваются рядком, и когда открываешь какой-нибудь из них – тут же вываливаются новые значки. И как это работает – не могу разобрать. Пока.
– Плюнь. Давай отдохнем.
– Тай, ты же хотела вернуться на станцию? А сделать мы это сможем лишь тогда, когда полностью подчиним себе крейсер. Надо заставить его слушаться.
– И заставим. Еще как заставим. Но сначала надо отдохнуть. На свежие мозги больше мыслей будет.
– Неплохая формула. – Федор невесело усмехнулся, после спросил: – Чем это от тебя пахнет?
– Чем-чем… Шампунем здешним. Я была в душе.
– А волосы сухие…
– Почти сухие. Там сушилка есть. Где бы нам поспать, как думаешь?
– Может, и мне в душ? – Федор поднялся и потянулся, разводя в стороны руки.
– Топай, конечно. Я покараулю, если вдруг что.
– Тут и караулить нечего. Все стоит: все роботы, весь крейсер. Все парализовано. Не могу наладить эту ерунду, не получается.
– Потом. Пошли все вон. Федь, давай поспим. Мне одной будет скучно спать…
– Скучно спать? – Федька усмехнулся.
Он направился в душ, а Таис принялась снова изучать капитанскую рубку и прилегающие к ней коридоры. Нигде ни одного кресла, ни одного стула, ни одной кушетки. Только покрытый какой-то мягкой и светлой резиной пол да гладкие белые стены, в которых расплывчато отражалась Таис. Придется лечь прямо на полу, другого выхода нет.