Коннетабль ненавидел дождь, как кот, и в ненастные дни всегда был не в настроении.
– Госпожа, вам старческое слабоумие не грозит, а вот за себя я не ручаюсь, – пошутил Сальдебрейль. – Но обещаю сделать все возможное, чтобы мой разум мне не отказал.
Прибыл насквозь промокший гонец и сообщил, что немного севернее жители заметили лазутчиков Генриха, которые изучали местность, и что отряды брабантцев, вставшие лагерем в Шиноне, подожгли уже две деревни.
– Тогда срочно выдвигаемся. И будьте начеку, – приказала Алиенора.
Бросив взгляд за окно, она отложила свое вчерашнее платье для верховой езды и выбрала мужской костюм – плотные чулки, тяжелые сапоги, широкую накидку и вощеный кожаный капюшон. Наряд не королевский, но им надо продвинуться как можно дальше, какая бы погода ни стояла.
Алиенора вышла во двор, оседлала кобылу и приготовилась к скачке. Бланш посадили в накрытую тканью клетку, которую привязали к спине одной из вьючных лошадей. Сегодня было не до церемоний – успеть бы унести ноги.
Кавалькада мчалась так быстро, как позволяла раскисшая дорога. Вперед выслали разведчиков, чтобы проверить путь. Ветер стих, дождь прекратился, но с неба сыпалась неприятная мелкая морось. Сальдебрейль сгорбился в седле и опустил голову, отчего выглядел как полинявшая сова.
Алиенора вернулась к своим размышлениям. Что же делать дальше? Если сыновья одержат победу над отцом, что с ним будет? Не могут же они посадить отца в темницу; все же он законный король Англии. Отослать его в Святую землю? Его дед был в тех же летах, что Генрих сейчас, когда начал новую жизнь как король Иерусалимский. Но вряд ли Генрих смирится с такой судьбой, даже если пообещает удалиться на восток. Чего стоят клятвы, не подтвержденные делом? Если и дойдет до мирных переговоров, никакие условия выполнены все равно не будут, потому что супруг никогда не держит слово – разве только когда это ему выгодно – и немедленно попытается снова захватить власть. Он не остановится до самой смерти, и эта мысль, в свою очередь, приводила Алиенору в страшное отчаяние.
Скоро короткий осенний день стал клониться к вечеру, вокруг потемнело, и снова пошел дождь. Влага просочилась через накидки, через ткань верхней одежды и белье, путники промокли насквозь, и Алиенору колотило от холода.
Вдруг в дождливом сумраке она разглядела какое-то движение впереди на дороге – заблестели кольчуги, замелькали ярко раскрашенные щиты. Сальдебрейль прокричал сигнал тревоги, спутники королевы схватились за оружие. У Алиеноры упало сердце. Она развернула лошадь и хотела было направить назад, но тут один из рыцарей, Гийом Мэнго, схватил ее поводья.
– Думаю, госпожа, вам лучше остаться, – сказал он. Капли дождя стекали с его шлема. – Вы можете заблудиться в лесу, или конь сбросит вас.
Взгляд его был пустой и холодный, и по спине Алиеноры пробежал жутковатый холодок.
– Предатель! – выкрикнула королева.
Пытаясь высвободиться, она дернула лошадь, кобыла встала на дыбы, молотя копытами воздух. Но Мэнго вцепился в поводья мертвой хваткой, а спереди уже приближались конные воины, устроившие засаду, и окружали пленницу. Еще один ее вассал, Портекли де Мозе, подъехал и встал рядом с ней с другой стороны от Мэнго, отрезая путь к бегству.
Немногочисленный отряд приверженцев королевы был застигнут врасплох и не имел возможности спастись. Оставалось только сдаться. Мэнго подвел лошадь Алиеноры к своему командиру. Шлемы и доспехи мерцали бледным серым светом. Алиенору охватила глухая злоба. Еще несколько придворных, которым она доверяла, присоединились к вражескому войску, и она поняла, как жестоко обвели ее вокруг пальца и предали. Изменники просто выжидали удобного момента.
– Госпожа, я Тьерри де Лудон, – представился командир с учтивым, но небрежным поклоном. – Я прибыл по приказу короля, чтобы сопроводить вас в надежное место.
Алиенора осознавала, что никакие ее слова ничего не изменят, – она находится в положении кошки, раздражающей свору собак. Они могут с легкостью разорвать ее на куски.
– И где же это надежное место? – поинтересовалась она, пряча растерянность за королевским величием.
– Мы проводим вас в Шинон, госпожа. Король ожидает вас.
Словно ледяная игла пронзила сердце Алиеноры.
– И много он тебе заплатил? – язвительно спросила она Гийома Мэнго. – Что посулил за предательство? Земли? Власть? За сколько вы продали вашу честь, милорд? За тридцать сребреников?
Тот ответил пристальным взглядом, в котором не было ни вины, ни стыда, разве только вызов.
– Честь тут ни при чем, госпожа, это вопрос выживания. Что я оставлю детям, если потеряю все состояние, как те ваши приближенные, которых схватят и убьют или лишат вотчины? Лучше уж получить вознаграждение и примкнуть к сильной стороне. Если остальные предпочитают смерть, что ж, дело хозяйское.
– Гори ты в аду! – прошипела Алиенора.
– Да, я рискую попасть в ад, но что, если Бог повелел мне привести вас сюда и я выполнил Его волю?
Алиенора плотно сомкнула губы и устремила взгляд вперед, не говоря ни слова. Может, он и прав, но думать об этом она не хотела.
Когда въезжали в Шинон, было уже совсем темно, а дождь все не унимался. Алиенору сняли с коня и отвели в замок. Дрожащая, со стекающими с накидки каплями дождя, сдерживая волнение, стояла она в этом зале, где в лучшие дни повелительным тоном отдавала указания. Теперь вокруг нее столпились тюремщики, и королева презрительно взирала на них: неужели опасаются, что она убежит? Алиенора понимала, что ее посадят в темницу, но куда – в каменный мешок или в высокую башню, чтобы оставалась на виду?
Ей уже доводилось бывать в таком положении. Первый муж пленил ее, когда она выразила желание остаться у дяди в Антиохии и расторгнуть брак. Приспешники Людовика похитили ее и удерживали силой. Воспоминания о том, как с ней обращались тогда, теперь заставляли ее трепетать от страха, но она держала голову высоко поднятой, а спину прямой как струна, чтобы не дать недругам и намека на свою слабость. Наконец, к ее большому облегчению, Алиенору проводили в комнату в башне, прилегающей к зубчатой стене.
Комната была студеной, без мебели, но, когда она вошла, появились слуги и принесли набитый соломой тюфяк, одеяло, отхожее ведро, кувшин вина и маленькую буханку хлеба. Освещалось узилище мелкой фитильной лампой, где масло было налито только в трех углублениях из дюжины. Не было ни очага, ни жаровни, чтобы согреться, и комната насквозь пропахла сыростью.
– Госпожа, отдохните немного, пока король не будет готов встретиться с вами.
Бессмысленно было возмущаться и говорить, что они не имеют права удерживать ее здесь. Кто станет слушать?
– Тогда, по крайней мере, принесите мне воды, чтобы умыться, – произнесла пленница, – и чистую одежду из моих сундуков. Или король обрадуется, когда я свалюсь с лихорадкой? А это обязательно случится, если вы оставите меня здесь без сухого платья.