Королева послала одну из служанок за ветошью и натянула пару старых брэ под сорочку. А потом отправилась на поиски Изабеллы.
Графиня еще не спала – она при свече подрубала шемизу. Это работа для прислуги, но ею можно заниматься в полумраке. Алиенора по собственному опыту знала, как благотворны могут быть монотонные движения иголкой – они упорядочат мысли или изгонят их.
– Все хорошо?
Изабелла кивнула:
– Спасибо, госпожа. Мне очень жаль, что брат короля так расстроен, но его вспышка только укрепила меня в уверенности, что быть его женой я не смогу. Не вмешайся архиепископ, мне пришлось бы повенчаться с ним. Свой долг я бы исполняла, но каждый миг молилась бы об освобождении. – Ее лицо омрачилось. – Простите меня за то, что произошло сегодня в покоях короля. Это было непристойно.
– Твоей вины в этом нет. – Глаза Алиеноры сердито вспыхнули. – Не кори себя. Пусть то, что сделал Вильгельм, ляжет грузом на его совесть, а не на твою. К тому же скоро все утрясется – выдует себя, как зимний шторм. – Она сменила позу, чтобы утишить боль от спазм внизу живота. – А после непогоды нам откроется новый берег с чистым песком, где можно оставить любой след, какой пожелаешь.
Вестминстер, октябрь 1163 года
Дверь королевских покоев отворилась, и Алиенора оторвалась от письма, которое читала. В комнату вошли Генрих и Гарри.
– В чем дело? – удивленно спросила она.
Гарри должен был находиться среди пажей и оруженосцев архиепископа.
– Я забираю нашего сына из-под опеки Бекета, – сообщил Генрих, гневно поблескивая глазами. – Его дом оказался неподходящим местом для воспитания и обучения будущего короля. Бог знает, что за крамольные идеи Томас внушает Гарри.
Алиенора встала, принимая приветствие преклонившего колено сына, а затем подняла его и обняла.
– А раньше ты не догадывался об этом?
– С какой стати? – буркнул Генрих. – Он преданно служил мне, пока я не сделал его архиепископом. Теперь ему взбрело в голову, будто его пост – это путь к борьбе за власть, а не к сотрудничеству. – Он топал по комнате, подхватывал один предмет за другим, только чтобы отбросить их через секунду. – Если бы я мог сместить его, я бы так и сделал и продвинул бы на его место Джилберта Фолиота, но, поскольку архиепископа не снять, пока он сам не решит отказаться от поста, я должен укротить его иными средствами. В любом случае есть множество наставников, которым можно доверить образование нашего сына.
– У архиепископа мне нравилось, – сказал Гарри, но, подумав, добавил: – Только иногда там было скучно.
– Архиепископ что-нибудь говорил обо мне? – вдруг спросил Генрих – подозрительность взяла верх над благоразумием.
– Нет, папа. Он только упомянул, что огорчен тем, что больше не будет учить меня, и надеется на мое возвращение в будущем, когда все уладится.
– Ну, пустых надежд у него хватает, и это одна из них.
Гарри отошел поздороваться с братьями и сестрами. Матильда обняла его, и он тепло обнял ее в ответ, потому что очень любил старшую из сестер. Пятилетний Жоффруа, игравший в тот момент с мячом, захотел показать брату, чему он научился. Затем и Гарри продемонстрировал свои умения: подбросив мяч, он ловил его то под приподнятой ногой, то с поворотом, и все его движения были ловкими и быстрыми. Ричард в забаве участия не принимал и, насупившись, молчал. Он видел, что его положение в семье с появлением старшего брата сразу же понизилось. Когда Гарри подошел к нему и дружески ткнул в плечо, Ричард ответил тычком куда менее дружелюбным, и завязалась потасовка. Генрих прикрикнул на них и велел пойти в сад.
– Сорванцы, – пробормотал он себе под нос.
– Они так похожи на тебя, господин мой король, – сладко улыбнулась Алиенора.
Генрих крякнул:
– Может быть, но мы должны направлять их. Каждое дерево нуждается в подрезке, какой бы ни было оно породы.
Алиенора ничего не сказала. Если сыновей будет направлять Генрих, то они превратятся в маленькие подобия его самого, а она этого не хотела.
– Я решил, что Рождество мы проведем в Беркхамстеде, – сменил он тему.
Алиенора не скрывала недоумения. Право пользования Беркхамстедским замком было даровано Бекету при назначении его на пост канцлера. Он часто бывал там и заново обустроил замок в соответствии со своими вкусами.
– Я забрал у Томаса эту привилегию, – пояснил Генрих. – С чего бы мне оказывать ему такую честь, когда он во всем противится мне и не желает ничего слушать. Мы сами расположимся в замке, чтобы не оставалось сомнений, кто главный. Ты, будь добра, возьми с собой лучшие платья, и мы устроим там роскошный двор.
– Как тебе будет угодно.
В душе Алиенора была весьма довольна таким поворотом, потому что изначально Беркхамстед принадлежал ей как королеве. В свое время решение мужа передать право пользования замком Бекету она приняла, но без особой радости. Что касается мелких выпадов Генриха, вроде возвращения Гарри к королевскому двору и лишения архиепископа привилегий, то Алиенора сомневалась в их действенности. Бекета это не усмирит. Генрих всего лишь огрызается, ничего, по сути, не меняя. Разумеется, у Алиеноры и в мыслях не было защищать интересы бывшего канцлера. Да, он оказал ей услугу, запретив брак Изабеллы с Вильгельмом, но там выгода была взаимной. Алиенора не хотела бы оказаться вовлеченной в ссору супруга с архиепископом, которую затеяли они сами, никто их не стравливал.
– Твоя мать прислала письмо, где говорит о Вильгельме, – сказала она, меняя тему, и передала Генриху пергамент, который читала в момент его появления.
Генрих насторожился:
– Что пишет?
– Пишет, что у Вилла нет аппетита и что он потерял всякий интерес к охоте. Целые дни проводит, сидя у окна и проклиная злую судьбу. Еще он жалуется на колики в животе, но никакие снадобья не помогают.
Генрих нахмурился и сам прочитал письмо.
– Тут еще говорится, что она написала Бекету и что не понимает, почему его вдруг так обеспокоили вопросы родства. – Генрих мрачно глянул на супругу. – Она бы не обрадовалась, если бы узнала о твоих кознях.
– Разумеется, не обрадовалась бы, – равнодушно ответила Алиенора. – Можешь рассказать ей, если хочешь, только не вижу в этом смысла. Бекет мог и дать разрешение, если бы захотел, сам знаешь. Я буду молиться о том, чтобы твой брат поскорее оправился от недомогания и чтобы ваша мать пребывала в спокойствии и здравии.
– Какое великодушие! – съязвил Генрих.
– Что ты, это мой долг, – возразила она с неменьшим сарказмом.
* * *
После роскошных рождественских празднеств в Беркхамстеде двор перебрался в королевский дворец в Кларендоне, куда созвали на великий совет землевладельцев, баронов и священнослужителей – для обсуждения новых законов. Вновь Генрих и его прежний канцлер, ставший архиепископом, сошлись в битве, отстаивая один – права государства, другой – права Церкви. Оба упорствовали, и в конце концов обсуждение зашло в тупик. После долгих уговоров Бекет устно признал силу древних обычаев королевства, но отказался ставить свою печать на любой документ, который связал бы его прочнее, чем слова. Генрих вручил архиепископу подписанный им самим перечень решений, принятых на совете. Вторую копию получил Роджер из Пон-Левека, архиепископ Йоркский, и еще один экземпляр Генрих оставил себе. Бекет трактовал этот перечень лишь как справку – чтобы не забыть, о чем говорили. Однако скрепленный подписью короля документ обладал силой закона.