– Да, и мне не жаль уезжать отсюда. Хочу поскорее изучить получше то, что нежданно-негаданно стало моим достоянием. – Он притронулся к золотой вуали на ее косах. – Ты… ты распустишь для меня волосы?
Изабелла взглянула на него искоса:
– Нет, господин мой супруг, не распущу. – Он воззрился на нее в таком изумлении, что она заулыбалась. – Теперь это твое право распускать мне волосы – право супруга. Ни один человек не видел меня простоволосой с тех пор, как я вышла замуж в первый раз. Никто – ни твой брат Вильгельм, ни король.
Амлен сглотнул. Ее слова едва не лишили его самообладания. Дрожащими руками он снял с головы Изабеллы тонкую сетку и потом одну за другой вынул золотые шпильки, удерживающие ее прическу. Медленно расплел тяжелые темные косы, каждая толщиной с его запястье, и вдохнул восхитительный мускатно-пряный аромат волос. Расправив пальцами шелковистые пряди, он окинул взглядом блестящий каштановый водопад, обтекающий ее тело второй сорочкой, и – потерял дар речи. Все это принадлежит ему: эта женщина, ее красота, ее положение, ее добродетель. То, что он чувствовал ранее, когда впервые узнал о том, что должен жениться на Изабелле, и когда на мосту обсуждал условия их отношений, не шло ни в какое сравнение с тем, что он чувствовал сейчас. Одно дело – обладать красивой шкатулкой, и совсем другое – открыть ее и обнаружить там сокровенную, уникальную драгоценность.
Амлен спустил шемизу с ее плеч и погладил нежную кожу, просвечивающую из-под пышных локонов. Изабелла была похожа на Еву в райском саду – большие светло-карие глаза, едва приоткрытые розовые губы… Она никогда еще не рожала и потому, даже познав плотскую любовь, оставалась в определенном смысле девственной. Он стянул с себя рубашку и уложил Изабеллу навзничь. Ее волосы рассыпались под ними собольей мантией.
– Это свято, – прошептал он. – И это на всю жизнь.
Изабелла обняла его за шею и притянула к себе.
– Это навсегда, – согласилась она с яростной верой. – Ты мой, и с этого мгновения ты для меня – дороже всего.
Замок Вудсток, Оксфордшир, лето 1164 года
Королевский охотничий замок в Вудстоке, что в восьми милях от Оксфорда, для деда Генриха был любимым жилищем и местом отдыха. Он приглашал сюда баронов на пиры и развлечения, охотился в окрестных лесах и предавался утехам со своими любовницами. Также здесь содержали целую коллекцию редких животных, собранных со всего мира по прихоти короля. Алиенора бывала в замке редко, однако ценила его удобства и идиллические пейзажи.
Дети обожали Вудсток. Здесь было много места для игр, на холмистых просторах хорошо ездить верхом, и зверинец, пришедший в упадок после смерти старого короля, все еще мог доставить детям массу удовольствия. Ричарда особенно поразили львы, он любил слушать, как они рычат, и мог без конца наблюдать за тем, как смотритель кормит их кусками говядины и оленины. В звериных клетках стояла невыносимая вонь, но дети едва замечали ее. Алиенора просила Ричарда не подходить к клеткам слишком близко, однако его увлечение царем зверей, красующимся на его родовом гербе, заставляло ее улыбаться.
– Когда я стану королем, то соберу зверинец еще больше, чем был у моего деда, – заявил Гарри, стоящий рядом с Ричардом. – У него были верблюды и дикобраз.
– А ты попроси папу, – подсказала Матильда, заправляя золотисто-каштановый локон за ухо. – Может, он подарит тебе кого-нибудь. А что такое дикобраз?
– Он как еж, только больше, и у него иголки торчат во все стороны и впиваются в руку, – сказал Жоффруа, который по-прежнему много читал.
Гарри покачал головой:
– Папа откажет. Его интересует только то, что может принести ему пользу.
Алиенора с любопытством прислушивалась к разговору детей. Судя по всему, Гарри хорошо понимает отца.
– Нужно попросить у него правильными словами и в правильное время, – свысока заявила Матильда. – Звери полезны, чтобы показывать гостям или дарить важным людям. Например, папа же подарил обезьян королю Людовику. А ему самому всегда дарят ястребов и гончих для охоты.
Доводы дочери Алиеноре показались разумными. И вообще, Матильда умела обращаться с Генрихом, как никто другой, включая саму королеву.
Ричард же отмахнулся от слов сестры.
– Если тебе чего-то хочется, полагаться надо только на себя, – убежденно произнес он. – А если будешь ждать, когда другие тебе помогут, то они получат над тобой власть.
– Я полагаюсь на себя, – возразила Матильда. – Но для начала почему бы не попросить? – Она скорчила ему рожицу. – Не обязательно сразу расставлять осадные орудия.
– Мама! – Жоффруа дернул Алиенору за руку и показал на бегущего к ним коннетабля Сальдебрейля де Санзе.
Алиенора приготовилась к неприятностям. Если уж Сальдебрейль пришел лично, а не послал оруженосца, значит случилось что-то из ряда вон выходящее.
Подойдя к ней, коннетабль поклонился:
– Госпожа, прибыл архиепископ Кентерберийский и хочет увидеть короля. Но король уехал на охоту, не оставив никаких указаний. Что мне сказать архиепископу? – В его умных темных глазах сквозила обеспокоенность.
Алиенора кусала губы. Противостояние между Генрихом и Бекетом после Кларендона обострилось. Бекет уже приезжал в Вудсток, чтобы поговорить с Генрихом по поводу их последнего столкновения, а Генрих велел стражникам прогнать архиепископа и заявил, что видеть его не желает. Тогда Бекет попытался уехать из страны, однако ему пришлось вернуться, так как команда корабля испугалась королевского гнева.
Одной из главных обязанностей королевы является примирение врагов и установление всеобщего согласия. Вот исходя из этого Алиенора и решила действовать.
– Впустите его во дворец, – приказала она. – И проведите в мои покои.
– Вы уверены, госпожа? – Сальдебрейль служил королеве достаточно давно, что давало ему право выражать сомнение в ее решениях.
– Нет, не уверена, но сделайте, как я велела.
– Госпожа, – с непроницаемым лицом поклонился Сальдебрейль и ушел, чтобы исполнить приказ.
– Папа скормит его львам, – провозгласил Ричард в предвкушении забавы.
Алиенора строго одернула его:
– Ничего подобного папа не сделает!
Во всяком случае, она надеялась на то, что до этого не дойдет. Детей она оставила на нянек – всех, за исключением Гарри. Поскольку ему предстоит стать наследником Генриха, он должен как можно чаще наблюдать за дипломатией и искусством управления в действии.
При виде Томаса Бекета, который уже дожидался ее в покоях, Алиенора ужаснулась переменам, произошедшим в нем с их последней встречи в Кларендоне. Морщины на его лице приумножились и углубились, глаза смотрели холодно и жестко, кожа посерела, а кости проступали так резко, что он казался вырезанным из камня. Бекет напомнил ей фанатичного Бернарда Клервоского – тот всегда пугал ее своей исступленностью. С такими людьми мира не жди. Будучи канцлером Генриха, Бекет походил на ограненную драгоценность в золотой оправе, сверкающую ласковым блеском. Теперь же, найдя Господа, он превратился в острый кремень с зазубренными краями, который пронзит плоть до самой кости.