Партию она выиграла, но для этого ей пришлось сосредоточиться, и было несколько моментов, когда Джеффри чуть не перехитрил ее. Его хорошо учили игре, и соображал он быстро, однако был неуверен в себе, а если в критической ситуации оказывался перед выбором, то колебался и принимал неверное решение. После чего приходил в ярость, и тогда вновь Алиенора узнавала в сыне отца.
– Ты должен доверять себе, – посоветовала она, когда он складывал фигуры на место. – Не показывай противнику своего смятения и не торопись. А так у тебя не получилось довести до конца хорошо начатые атаки.
– Да, госпожа.
Она видела, что Джеффри раздосадован и, подобно всем подросткам, неохотно выслушивает внушение. Тем не менее слова ее он, очевидно, не пропустил мимо ушей и запомнил, чтобы потом обдумать.
– Ступай, – отпустила его Алиенора. – Шахматные фигуры и доска будут твоими. Завтра я велю, чтобы об этом составили грамоту, и тогда ты сможешь забрать их себе и делать с ними что захочешь.
Он искренне поблагодарил ее и ушел.
Алиенора посидела еще, допивая вино. Встреча оказалась интересной. Она знала, что у этого мальчишки есть еще качества, которые не смогла пока разглядеть. Ей хотелось понять его, но сближаться с ним или паче чаяния привязываться к нему она, конечно, не собиралась. Надо будет не упускать его из виду – что-что, а честолюбие Алиенора чует издалека.
Аржантан, Рождество 1167 года
Генрих ветром ворвался в жилые покои королевы в большом донжоне Аржантана и замер на полпути, когда его взгляд упал на карапуза, неуверенно ковыляющего ему навстречу.
– Иоанн? – Король присел на корточки и раскрыл объятия. Малыш с комичной серьезностью уставился на незнакомого мужчину, а потом доверчиво потянулся к нему. Генрих подхватил его маленькое тельце и стал вертеть в разные стороны, рассматривать с головы до пяток. – Ну что за славный человечек! – приговаривал он.
На лице Генриха был написан такой искренний восторг, что Алиенора едва не прониклась к нему былой нежностью. В Аржантан она приехала с тяжелым сердцем, снедаемая горечью и разочарованием. Ей было неприятно даже смотреть в сторону мужа. После похорон его матери Алиенора писала ему и получила в ответ несколько коротких строк, которые ничего не говорили о его настроении и душевном состоянии. Суть послания сводилась к тому, что Генрих чрезвычайно занят и не успевает ни проводить мать в последний путь, ни приветствовать младшего сына, делающего по жизни первые шаги.
– Жаль, что ты не нашел времени приехать к нам раньше, – сказала Алиенора. – Ты не застал своего последнего ребенка… вернее, своего последнего законного ребенка в младенческой люльке.
Иоанн поковылял прочь от отца. С целеустремленным видом он направил свои шажки к матери. Лицо Генриха напряглось.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Что я чуть не умерла при родах и поправилась только спустя несколько месяцев. Лекари и повитухи считают, что если я опять забеременею, то ни я, ни ребенок не выживут. Я говорю: достаточно. Я сделала для тебя многое, Генрих, но умирать для тебя не собираюсь. – Она поймала Иоанна, подняла его и усадила боком себе на бедро, как испокон веков делают все матери.
Генрих встал и упер руки в бока:
– Я ожидал более теплой встречи, все-таки семья воссоединилась после долгой разлуки. Но, как я посмотрю, мои ожидания были слишком оптимистичными.
– Мы должны четко понимать, где находимся, – ответила Алиенора. – Твоя мать, упокой Господи ее душу, произвела на свет троих сыновей и на этом остановилась. Я дала тебе пятерых наследников, четверо из которых живы, и трех дочерей. Большего от меня нельзя требовать.
Она заметила, что рассердила супруга, но ей было все равно. Тот отвернулся от нее и встал в оконном проеме, который выходил на серые воды реки Орн.
– Ладно, так тому и быть, – произнес он. – Ты знаешь, почему я не мог приехать в Англию. Ты знаешь, почему я не мог присутствовать при отъезде нашей дочери и на похоронах матери.
– Да, знаю, – бросила она.
Потому что ты равнодушен к своей жене и слишком слаб душой, чтобы вынести прощание с дочерью и матерью. И вообще, мы же всего лишь женщины.
– Долг и дела королевства всегда стоят на первом месте, и это хорошо понимала моя мать, упокой Господи ее душу.
– Я понимаю это гораздо лучше, чем ты можешь себе представить, – заявила Алиенора, едва скрывая негодование. – Четырнадцать лет я безостановочно рожала тебе детей. Ты часто говоришь, что женщина тупеет во время беременности, а раз мне это больше не грозит, я смогу заняться чем-нибудь другим.
– Например?
– Аквитанией, – коротко ответила она. – Перед тем как стать королевой Англии, я была герцогиней Аквитании. Я должна вернуться туда, прежде чем люди позабудут, кто я такая. Ричард уже не ребенок, нужно представить его как моего наследника. Я слишком долго пробыла в изгнании.
– В изгнании? – Генрих даже обернулся к ней.
– Так мне кажется порой, – пояснила она. – Мне нужно вернуться на родину.
На лице Генриха отразилась радость, и видно было, что он уже что-то прикидывает в уме.
– В кои-то веки, любовь моя, мы с тобой в согласии, – сказал он. – Я как раз собирался предложить тебе поехать в Пуатье весной и взять с собой Ричарда и остальных. Действительно, подданным пора снова лицезреть свою госпожу. – Он погладил короткую бородку. – А поскольку твои бароны отличаются своенравием, тебе понадобится защита и надежный человек, чтобы править мечом, если будет в том нужда. Я подумывал о том, чтобы поручить эту задачу Патрику, графу Солсбери.
Алиенора пыталась понять, что кроется за предложением супруга. Патрик Солсбери – опытный воин и царедворец. Она имела с ним дело, когда посещала Солсбери и Винчестер. Патрик показал себя приятным в общении придворным, но он человек короля до мозга костей и всегда будет исполнять волю Генриха. Должно быть, его приставляют к ней в качестве сторожевого пса, который будет следить за тем, чтобы она хорошо себя вела. Разумеется, граф будет докладывать Генриху о каждом ее шаге. По счастливому совпадению, его жена Адела – родная мать Изабеллы, и это может сыграть Алиеноре на руку.
– Я сделаю все, чтобы мы с ним совместно служили на благо Аквитании, – сказала она.
– Ну что же, значит, все хорошо.
Генрих был доволен и в то же время растерян. Должно быть, ему не верилось, что Алиенора так легко приняла его решение. Он пересек комнату и легонько ущипнул за щеку двухлетнюю Иоанну. Она прижалась к юбкам няньки и наморщила лобик, явно недоумевая, кто этот шумный человек, нарушивший привычный ход жизни в покоях. Тогда Генрих обернулся к Норе. Та в шесть лет уже умела себя вести: она присела в реверансе и назвала Генриха «господин мой отец», чем весьма порадовала его.
– Из тебя получится красивая и воспитанная дама. Совсем как твоя мать, – добавил он и метнул на Алиенору язвительный взгляд.