На этот раз дело кончился казнью. Подпоручик Смоленского пехотного полка Василий Мирович был казнен на Петербургском острове в Обжорном рынке при огромном скоплении народа. На Руси уже тридцать лет «не казнили смертию», плетьми били, через строй прогоняли – такое было, но чтоб головы рубить… Державин писал, какое впечатление на всех произвело это действо: «Народ, стоявший на высотах домов и на мосту, не обвыкший видеть смертной казни и ждавший почему-то милосердия государыни, когда увидел голову в руках палача, единогласно ахнул и так содрогнулся, что от сильного движения мост поколебался и перила обвалились».
Казнь Мировича произвела в Европе много шума. Дашкова пишет: «За границей же, искренне или притворно, приписывали всю эту историю ужасной интриге императрицы, которая будто бы обещаниями склонила Мировича на его поступок, а потом предала его. В мое первое путешествие за границу мне стоило большого труда оправдать императрицу в этом двойном предательстве. Все иностранные кабинеты, завидуя значению, какое приобрела Россия в царствование просвещенной и деятельной государыни, пользовались всяким самым ничтожным поводом для возведения клеветы на императрицу».
Дома тоже пожимали плечами, помня присказку: «Ищи того, кому это выгодно». С убийством Ивана был удален последний законный претендент на трон. Никаких обвиняющих документов нет. Но и на Бориса Годунова тоже нет документов, а его уверенно считают убийцей царевича Дмитрия. Некоторые историки и по сию пору видят в деле Мировича узор интриги. Пытаются даже приплести к этому делу братьев Орловых, но уж Григорий никак не мог иметь к этому отношения. Во время поездки императрицы по Прибалтике, он находился при ней неотлучно. Соловьев пишет, что в Нарве, где происходила торжественная встреча Екатерины, «на немецкие речи эстляндского рыцарства и нарвского бургомистра именем императрицы отвечал по-русски граф Григорий Григорьевич Орлов».
Это не анекдот, а быль: первый раз присутствуя в Сенате, Екатерина вынула свои пять рублей и послала в Академию наук купить атлас империи. Надо было знать, какой страной управляешь. Страна была огромна. Считать казну не имело смысла: она была пуста. Тюрьмы были переполнены ворами и убийцами, крестьяне бедствовали, суды не заботились о соблюдении закона, всюду взятки и лихоимство. Такой виделась империя императрице.
Все иностранные дипломатические кабинеты в России внимательно следили за жизнью русского двора и посылали на родину подробные отчеты (истинное пиршество для историков!). Вот отзыв английского посланника, графа Бекигнема: «Императрица по своим талантам, просвещению и трудолюбию выше всех ее окружающих. Стесненная обязательствами, полученными в последнее время и страшась опасностей, которыми до сих пор она должна была считать себя окруженными, она еще не может действовать самостоятельно и освободиться от множества окружающих себя людей, которых характер и способности она должна презирать».
А вот отрывок из донесения в Париж французского посла Брейтеля: «В больших собраниях при дворе любопытно наблюдать тяжелую заботу, с которой императрица старается понравиться всем, свободу и надоедливость, с которой все толкуют о своих делах и о своих мнениях. Зная характер этой государыни и видя, с какой необыкновенной ласковостью и любезностью она отвечает на все это, я могу себе представить, чего это ей это должно стоить… В одно из последних собраний, когда она была утомлена более обыкновенного разговорами с разными лицами, и особенно с пьяным Бестужевым, с которым у нее был долгий и живой разговор, несмотря на ее старания избегать его, императрица подошла ко мне и спросила, видел ли я охоту за зайцев?.. «Так вы должны находить большое сходство между зайцем и мною: меня поднимают и гонят изо всех сил, как я ни стараюсь избежать представлений, не всегда разумных и честных».
И еще из отчета Бекингема: «Изумительно, как эта государыня, которая всегда была мужественной, слаба и нерешительна, когда дело идет о самом неважном вопросе, встречающем некоторое противоречие внутри империи. Ее гордый и высокомерный тон чувствуется только во внешних делах, во-первых, потому что здесь нет личной опасности, во-вторых, потому, что такой тон нравится в отношении к иностранным державам ее подданным».
Оставим последнее замечание на совести французского дипломата, но в главном они правы – это было очень трудное для Екатерины время. Вначале она решила восстановить власть Сената. До отъезда в Москву на коронацию она присутствовала на заседаниях Сената шестнадцать раз. Скоро она поняла, что это бюрократический, крайне неповоротливый, но сплоченный в желании выжить орган. Хоть и не хотелось Екатерине идти по стопам мужа, она была вынуждена со временем повторять все его нововведения, потому что они соответствовали духу времени. Но это потом, а пока надо противопоставить Сенату Имперский совет, только действовать следует не так ребячливо и бесцеремонно, как Петр III, а постепенно и своевременно.
Все годы правления Екатерина пыталась доказать Европе, ближайшему окружению, потомкам и самой себе, что переворот был благом для России и что она по праву занимает трон. А как же иначе, если убитый муж в силу своих природных качеств был не в состоянии управлять империей.
Петр III упразднил Тайную розыскных дел канцелярию, но создал Тайную экспедицию при Сенате во главе с Шешковским. Сотрудники в большинстве своем остались прежними, только вывеску поменяли. Екатерина «улучшила» указ мужа, переведя Тайную экспедицию из Сената в подчинение генерал-прокурору.
Требовалось разобраться с указом Петра III о секуляризации монастырских земель. Церковь негодовала, хотя еще никто у неё ничего не отобрал. Петр успел только создать Коллегию экономии. «Спасая отечество», Екатерина первым делом распустила Коллегию экономии и указом 12 августа 1762 года вернула монастырям отобранные на бумаге вотчины.
Затем была коронация. Двор оставался в Москве до конца года и начало 1763-го прихватил. В Москве императрица много работала. Необходимо было провести преобразование главного органа управления. Главным лицом в преобразовании Сената был, конечно, Н.И. Панин. Предваряя все обсуждения, он написал некую бумагу, которую и доложил в Сенате. Это была записка о фаворитах. Речь шла о правлении Елизаветы, при котором Шуваловы сильно досадили Панину, он и Бирона вспомнил, но общий тон записки был таков, что всякий угадал бы в нем намек на возросшее влияние Григория Орлова. «Ее величество вспамятовала, – писал Панин про Елизавету, – что у ее отца государя был домовой кабинет, из которого кроме партикулярных приказаний, ордеров и писем, ничего не выходило, приказала у себя такой учредить. Тогдашние случайные и припадочные люди воспользовались сим домашним местом для своих прихотей и собственных видов и поставили средством оного всегда злоключительный общему благу интервал между государя и правительства. Они, временщики и куртизаны, сделали в нем, яко в безгласном и никакого образа не имеющем месте, гнездо всем своим прихотям…» и так далее, доклад был длинный.
Оговорюсь сразу, слово «припадочный» в данном тексте не описка. Словарь Даля дает пояснение – это люди, припадавшие к кому-либо, например, к государыне, то есть фавориты и временщики.