Восстановление из разрухи он начал единственно возможным способом — твердой властью, но с опорой на «мир». В 1619 г. опять был созван Земский собор. При помощи «всей земли» была проведена первая в России полная поземельная перепись. Что позволило покончить с неразберихой, упорядочить налогообложение и правильно «испоместить» дворян и детей боярских. А тем самым реанимировалась боеспособность поместной конницы.
Патриарх быстро разобрался в причинах, из-за которых страна б лет не могла вылезти из хаоса: некомпетентность власти, злоупотребления и хищничество. Отстранил временщиков, обсевших царя, и сделал ставку на тех, кто делом доказал преданность Отечеству и свои профессиональные качества. Возвысил героя смоленской обороны Михаила Шеина, с которым близко познакомился в плену, ввел в правительство, пожаловал боярство и высочайший титул наместника Тверского. Приблизил Пожарского, наградил вотчинами и поставил во главе Разбойного приказа (ведавшего уголовным розыском). Титул думного дворянина получил сын Минина Нефед, помогавший отцу в организации ополчения. К руководству выдвинулись толковые бояре: Иван Романов, Иван Черкасский, Федор Шереметев.
Пересматривались дела невинно пострадавших при прежней власти. Вернули из Сибири Хлоповых, Желябужских. Был реабилитирован и возвращен на свой пост архимандрит Троице-Сергиева монастыря Дионисий, а его клеветники наказаны. По отношению к всякого рода дряни, расплодившейся в лихолетье, Филарет вообще проявил себя крутым и «опальчивым». Порядок он наводил железной рукой. Был учрежден новый приказ Сыскных дел во главе с Черкасским и Мезецким для защиты населения от насилий и злоупотреблений. Приказу вменялось в обязанность принимать от людей жалобы на всевозможных мздоимцев и лиходеев и «накрепко по тем делам сыскивать». И сыскивали «накрепко»: многие испробовали на себе кнут, отправлялись в ссылки. А наворованное ими заодно позволило пополнить казну.
До самой «крупной рыбки» патриарх тоже добрался. Опале подвергся за многочисленные злоупотребления думный дьяк Грамотин, заправлявший при прежней власти внешней политикой (ходили слухи, что он стал и более близким дружком царицы-матери, великой старицы Марфы). Впрочем, позже его вернули из ссылки. Хоть и шельмовать был горазд, но уж больно ценным и квалифицированным был дипломатом. Дошло и до Салтыковых. «Неправд» за ними обнаружилось много: и земель нахапали, и незаконно «богатили» себя и родню. Но все же они были двоюродными братьями царя, поэтому сор из избы не выносили и судили их лишь по одному, частному предлогу, за оговор Хлоповой — тем не менее не просто сослали, а с конфискацией всего имущества.
Правительство деятельно занялось укреплением рубежей. Для стабилизации южной границы важной мерой стало выправление и налаживание отношений с Доном. Был определен размер жалованья, высылаемого туда ежегодно, — 7 тыс. четвертей муки, 500 ведер вина, 260 пудов пороха, 150 пудов свинца, 17 142 руб. и 1169 руб. 60 коп. «на будары» (баржи, которыми все это перевозилось). А для строительства будар именно при Филарете были основаны первые судоверфи в Воронеже — его правнук Петр I впоследствии лишь расширил и реконструировал их. Нужды казаков и их характер патриарх хорошо знал по тушинскому лагерю, был лично знаком со многими атаманами и сумел определить юридические отношения России и Дона, которые удовлетворяли обе стороны. С одной стороны, власть царя казаки признавали, в церковных службах на Дону молили о здравии Михаила Федоровича, а для получения жалованья из Раздор ежегодно присылалась в Москву «зимовая станица» из атамана и 100 отличившихся казаков, которая привозила регулярные «отписки» о донских делах. Но, с другой стороны, Дон сохранял полную автономию, жил по своим законам, присягу царю казаки не приносили и формально подданными России не числились — их принимали в Иноземном приказе (ведавшем служилыми иностранцами).
Упрочение отношений с Доном, как и восстановление поместной конницы, сказалось на обстановке в приграничье. Ремонтировались крепости, усиливались гарнизоны, по весне сюда снова стягивались отряды дворян и детей боярских. А крепости и засечные черты дополнялись и связывались воедино системой казачьих дозоров. Группы из нескольких человек размещались вблизи основных дорог и по очереди дежурили на высоких деревьях. Заметив облако пыли, тут же высылали конного гонца к следующему посту, и весть быстро достигала ближайшего гарнизона, откуда сразу высылалась эстафета в Москву. Если следующий гонец подтверждал, что это татары, а не случайный табун коней, войска приводились в готовность. Разведка по ширине следа примерно оценивала силы неприятеля, и принимались адекватные меры. В качестве предохранительной меры жители южных городов и казаки каждую весну жгли траву в степи, лишая налетчиков подножного корма для коней.
В постоянном поле зрения правительства оставалась и кавказская граница. Когда в 1619 г. турки и татары решили воспользоваться междоусобицами в Кабарде и хан явился с войском для поддержки своего претендента, Москва тут же выразила протест. И татарам пришлось убраться — сами кабардинцы не решились портить отношения с русскими и отвергли «услугу». Сказывалось на здешних делах и внутреннее укрепление России. Авторитет Москвы рос, и подданство царя приняли чеченский мурза Ишери и его сын Ших-мурза.
Мир и налаживание управления сказывались и на восточных рубежах. В Сибирь регулярно пошло жалованье, продовольствие, оружие, подкрепления — для вольницы, отвыкшей в смутах от прежних занятий и вошедшей во вкус поисков приключений, здесь открывались широкие возможности. А для кого-то и способ «заслужить вины». И от обороны городков и острожков русские перешли к дальнейшему продвижению на восток. От Мангазеи организовывались новые морские походы. Так, в 1940 г. на о. Фаддея и в заливе Симса были найдены останки погибшей русской экспедиции, как раз в описываемое время шедшей на Таймыр. С двух сторон, от Мангазеи и Тобольска, служилые и промышленники проникали на Енисей. Жившие в его верховьях «татары» старались выжить пришельцев с этой реки, предпринимали набеги как на русских, так и на подчинившихся им эвенков и эвенов. И, поскольку отмечались «приходы воинских людей частые» и требовалось «уберечь государевых ясачных людей», в 1619 г. отряд тобольских служилых под командованием сына боярского Алябьева и сотника Рукина выступил в поход из Кетского острога и основал Тунгусский острог, который позже получил название Енисейска и стал новым уездным центром.
Но любопытно, что далеко не одна лишь забота о «ясаке» и желание разжиться пушниной двигали землепроходцев в неведомые края. Иным просто было интересно: а что там дальше лежит? И томский казак Иван Петлин «со товарищи» по собственной инициативе решили прогуляться… в Китай. Пересекли Монголию, установив прекрасное взаимопонимание с местными жителями, через 3 месяца достигли империи Мин и добрались до Пекина. Вступили в контакт с правительством и даже сумели провести переговоры (может, через друзей-монголов, а может, сами выучили монгольский язык, знакомый китайцам?). И получили грамоты для царя от императора Шэньцзуна, где предлагалось установить между государствами регулярные посольские и торговые связи. Через год вернулись в Россию и приехали в Москву, но, к сожалению, там не нашлось ни одного человека, способного перевести китайские грамоты. А главным результатом путешествия стала «Роспись Китайскому государству», составленная Петлиным, где описывались пути в Китай и сведения об этой стране.