И все бы, наверное, закончилось хорошо, если бы не мой дар. Никто, кроме тебя, не поймет, как я ненавижу его. Все бы отдал за то, чтобы его не было.
Я случайно коснулся человека, и после этого ничто уже не было прежним. Тис и так считал, что Барс совершает ошибку, доверяя такому, как я, а теперь и вовсе перестал появляться, как бы я ни звал. Прикоснувшись, забираешь немного сил, но если убиваешь – забираешь себе все, а огонь только этого и жаждет.
Однажды я очнулся на пепелище и понял, что уничтожил деревню. Вместе с людьми. Я бы так хотел забыть это – но не могу.
И знаешь, что хуже всего? Ларец с Сердцем все это время был у меня в сумке. Я знал, что в любую минуту могу просто прикоснуться к нему, загадать желание – и эта ужасная сила пропадет. Но я видел, какими стали люди, когда их дары ослабли. Беспомощными, неуверенными в себе – прямо как я. А я был готов на все, чтобы никто и никогда не чувствовал себя так, как я. Так что я шел дальше, и огонь становился сильнее, и я знаю: даже если выживу, этот кошмар никогда не закончится.
Но я все сделал. Я спрятал Сердце там, где велел Барс.
Времени у меня мало, отец скоро будет здесь, так что перей ду к делу: в этих скалах хранится ключ от всех дверей – могущественный древний предмет, который способен открыть все, в чем есть замочная скважина. В его могуществе и беда: в королевстве есть много дверей, которые открывать ни в коем случае нельзя и которые жаждут быть открытыми. Взяв ключ, до конца жизни становишься его хранителем – ключ всегда будет узнавать руку хозяина и подчиняться ему, приводить к закрытым дверям. Таким, как мы с тобой, нельзя брать его ни в коем случае: у этого предмета своя воля, а нам и так есть с чем бороться. Если есть хоть один человек, которому ты доверяешь, будь он хоть на другом конце королевства, вызови его, пусть он возьмет ключ и поможет тебе открыть дверь, за которой хранится Сердце. Я взял ключ сам, и как же я об этом пожалел.
Спрятав Сердце, я вернулся сюда и положил ключ назад. Еле оторвал от него руки: его сила едва не заставила меня сделать кое-что ужасное… Долго рассказывать, а мне уже пора. Я бы так хотел еще раз увидеть Тиса, звал его, пока не охрип. Он не явился, и я его понимаю: такого, как я, можно только ненавидеть.
Но теперь я знаю, что делать. Дар подсказал мне.
Я прошу Барса об одном: чтобы он дал все исправить такому же, как я. Вот что я понял: нет на свете большей храбрости, чем та, что нужна, чтобы победить врага внутри себя. У меня просто не хватило храбрости, но у тебя хватит. Я верю в это и оставляю тебе шкатулку – бедное, жалкое наследство, – просто чтобы ты знал: сколько бы лет ни прошло, кем бы ты ни был – я в тебя верю. Я верю в тебя.
Мне так страшно».
Почерк становился все более путаным, строчки съезжали вниз, последняя обрывалась на середине слова. Генри медленно опустил листы на колени.
Он не знал, сколько просидел так, глядя в одну точку. Когда он очнулся, небо уже посветлело: приближался тяжелый, хмурый рассвет, войска были совсем близко, и он поднялся на ноги.
– Тис, я знаю, ты слышишь. – Ему хотелось кричать, но слова получались едва слышными. – Только посмей не явиться. Я из-под земли тебя достану, ясно?
– Я и его слышал, Генри, – устало сказал за его плечом Тис. Генри обернулся и, тяжело дыша, уставился на него. – Он сидел именно здесь, когда дописал это и закрыл шкатулку. Я пришел к нему. Пытался отговорить от того, что он собрался сделать.
– И что это было? – через силу произнес Генри.
– Он хотел голыми руками убить Освальда. Верил, что его дар сильнее бессмертия отца, – и, увы, оказался прав. Освальд как раз ехал сюда через эту равнину так же, как сейчас, только без армии. Еще не знал, что опоздал и Сердце спрятано. Сивард был уже не в себе. Я пытался ему объяснить: когда разрушитель забирает силу человека, она становится его частью. – Тис говорил, морщась, как от боли. – В Освальде было очень много сил: он вытянул их из Сердца, чтобы стать бессмертным. Но, забрав эту темную силу, Сивард превратился бы в нового Освальда, только гораздо хуже, с его-то даром. Он стал бы бессмертным владыкой такого могущества, что победить его было бы невозможно.
Тис глядел так умоляюще, будто хотел, чтобы Генри сказал: «Да ладно, ничего страшного, что ты не верил в него, что ты бросил его. Я тебя прощаю». Генри прощать не собирался.
– Я решил дать ему шанс, – все тем же оправдывающимся голосом сказал Тис, потирая заросший клочковатой щетиной подбородок. – Как ты знаешь, волшебные предметы можно переплавить. Волшебство, заключенное в них, от огня высвобождается и переходит в ближайший сосуд – в тот, что рядом. Так Освальд делает напиток. А я в тот день собрал все волшебные предметы, что были у меня, расплавил их и в том вареве, которое получилось, закалил меч. Да, Генри, у меня был меч, я не всегда был стариком. Меч напитался такой силой, что теперь смог бы убить кого угодно, даже бессмертного Освальда. И я принес этот меч Сиварду, вот сюда, и сказал: «Хорошо, если хочешь убить отца, убей его этим мечом». И когда он отказался, я понял: это не он, а огонь внутри его хотел забрать силу Освальда. Они встретились у подножия ущелья, там, где сейчас твои друзья. Сивард уже сам не понимал, что делает, он всегда любил отца. Но в тот момент в его глазах была такая убийственная ненависть, что я понял: он победит, и тогда… – Тис захлебнулся воздухом. – Сивард был куда опасней Освальда. Освальд – просто плохой король и хитрец, одержимый жаждой власти и страхом смерти. Но Сердце уже было для него недоступно, трон – тоже, все в столице присягнули Ингвару, какие он мог причинить разрушения? А вот Сивард… Я просто хотел поступить правильно. Уничтожив ту деревню, он получил столько силы, что его было уже не убить обычным мечом.
– Что ты сделал? – онемевшими губами проговорил Генри.
– Я отдал меч Освальду.
Генри судорожно дернул губами, пытаясь вдохнуть. Получилось только с третьей попытки.
– И когда Сивард увидел это… Он даже не боролся. Я его предал, понимаешь? И Освальд, в ярости от того, что лишился власти, подошел и вогнал меч ему в грудь. – Тис сипло вдохнул. – Но когда он умирал, дар оставил его. И мы с Освальдом, мы оба, стояли и смотрели на это. Сиварду было семнадцать. Чуть старше тебя. Почти ребенок. И он задыхался и смотрел на нас, на своих убийц, и я видел – он освободился. Он снова был собой. Это было невыносимо, Генри. И когда он умер, Освальд не мог смотреть на его тело. Вскочил на лошадь и унесся прочь. Он уже раскаялся, он ведь любил своего младшего сына куда больше, чем Ингвара. А я взял тело, перенес туда, где спрятано Сердце, и там похоронил. – Тис сжал пальцами переносицу. – Ты очень похож на него. Я не знаю, как это возможно, но это так. Смотрю на тебя – и вижу его. Худшего наказания Барс для меня и придумать бы не мог.
– Меня тоже убьешь?
– Не будь таким жестоким.
Генри коротко, зло рассмеялся:
– А, так это я жестокий? Ты… Ты старый, трусливый… – Он задохнулся. – Почему никто не знает, что он сделал? Почему все считают, что Сивард и разрушитель – два разных человека?