— Черт побери, вот так кит! — обратился Доутри к А Мою, когда они, выбравшись на палубу, увидели последние разрушения.
А Мой побежал за продуктами на кухню, а Доутри, Квэк и Долговязый Джон налегли общим весом на фалы, приподняли шлюпку через борт и спустили ее на воду.
— Подождем следующего удара, тогда спрыгнем в шлюпку, нагрузим ее и двинем подальше отсюда, — сказал баталер Бывшему моряку. — У нас еще масса времени. Шхуна не будет погружаться скорее, чем сейчас.
Но палуба уже стояла вровень с водой, и шхуна медленно опускалась.
— Э-эй! — вспомнив что-то, вдруг крикнул Доутри вслед удаляющейся шлюпке капитана Доуна. — Каков курс на Маркизские острова? А как велико отсюда расстояние, сэр?
— Северо-северо-восток, — четверть румба, на восток! — слабо донеслось в ответ. — Идем на Нука-Хиву! Около двухсот миль! Держите по юго-восточному ветру, и вы доберетесь до нее.
— Благодарю вас, сэр, — поблагодарил баталер и затем побежал к нактоузу, вынул из него компас и вернулся с компасом к себе в шлюпку.
Кит новых атак не предпринимал, и им казалось, что он уже забыл про шхуну. Пока они выжидали, наблюдая плавающего в отдалении кита, «Мэри Тернер» медленно погружалась в воду.
— Пожалуй, рискнем… — совещался Доутри с Долговязым Джоном, как вдруг откуда-то снизу раздался жалобный голос: «Кокки, Кокки!» Затем раздраженно, злобно: «Черт побери! Черт побери! Черт побери!»
— Да нет же, конечно, — крикнул Доутри и бросился бежать по палубе, пробираясь через рухнувшие снасти грот-мачты, загораживающие ему дорогу. Крохотный белый комочек жизни, нахохлившись, сидел на краю койки, играл хохолком и проклинал человеческим голосом превратности судьбы и судьбу кораблей и людей на морях.
Кокки прыгнул на протянутый ему Доутри указательный палец, быстро взобрался по рукаву рубашки до плеча и так крепко вцепился коготками в легкую ткань, что больно оцарапал кожу, затем прильнул головой к его уху и с благодарностью и облегчением сказал: «Кокки, Кокки!»
— Эх ты, вояка, — прошептал Доутри.
— Здорово! — ответил Кокки голосом столь похожим на голос Доутри, что тот вздрогнул.
— Эх ты, вояка! — повторил, прижимаясь ухом к оперенной головке попугая, Доутри. — А некоторые люди еще думают, что мир создан для человека.
Кит все еще медлил, а вода покрывала уже тонким слоем палубу, когда Доутри скомандовал всем разместиться в лодке. А Мой хотел сесть как можно дальше от Квэка и баталера.
Оттолкнувшись, они сбросили свои запасы и вещи со скамеек на дно шлюпки и заняли свои места. А Мой остался на носу, Долговязый Джон сидел рядом с Квэком, а Доутри так и остался с Кокки на плече. На сложенных на корме вещах стоял Майкл, не сводивший глаз с «Мэри Тернер», и сердито огрызался на глупого Скрэпса, готового начать свою возню. Бывший моряк стоял у рулевого весла и, когда все было готово, подал знак к отплытию.
Майкл вдруг ощетинился и зарычал, предупреждая о появлении кита. Но кит не делал новых атак. Он медленно кружил около шхуны, как бы разглядывая своего врага.
— Бьюсь об заклад, что все эти удары дают себя чувствовать и что у него разболелась голова, — засмеялся Доутри, главным образом, чтобы успокоить своих спутников.
Они едва сделали несколько взмахов весел, когда восклицание Долговязого Джона заставило их посмотреть на бак, где судовая кошка гонялась за громадной крысой. Он заметил и других крыс — очевидно, вода выгнала их из нор.
— Нельзя же дать кошке погибнуть, — как бы про себя, но обращаясь ко всем, сказал Доутри.
— Конечно нельзя, — ответил Бывший моряк, налегая всем телом на рулевое весло и поворачивая шлюпку обратно. Кит, медленно описывая круги, два раза пересекал им дорогу, прежде чем они могли налечь на весла и отплыть от шхуны. На них он не обращал ни малейшего внимания. Смерть настигла его детеныша со шхуны, поэтому его ярость и месть были направлены только на шхуну.
Они уже отплывали, когда кит стал быстро удаляться, готовясь к новой атаке. Проплыв с полмили, он повернул и помчался обратно.
— Теперь, когда она полна воды, она его доконает, — сказал Доутри. — Давайте передохнем и посмотрим.
Удар пришелся как раз посередине и был сильнее всех предыдущих ударов. Обломки фальшборта и штаги полетели вверх, и шхуна почти перевернулась, блеснув на солнце медью обшивки. Затем она как бы замерла, грот-мачта раскачивалась, как пьяная, но не падала.
— Вот это удар! — вскричал Доутри, глядя на кита, бесцельно вздымавшего воду ударами своего гигантского хвоста. — Им обоим пришлось, видно, плохо!
— Шхуна кончить совсем, — заметил Квэк, когда фальшборты исчезли под водой.
Шхуна быстро погружалась, и через несколько минут исчезли и обломки грот-мачты. Теперь только кит плавал и барахтался на поверхности океана.
— Даже нечем похвастаться будет, — произнес Доутри эпитафию «Мэри Тернер». — Никто нам не поверит. Чтобы такое прекрасное судно было потоплено, начисто потоплено каким-то старым, глупым китом! Нет, сэр. Я никогда не верил этому хрычу в Гонолулу, когда он уверял, что «Эссекс» был потоплен китом, а теперь никто не поверит и мне.
— Прелестная шхуна, красавица-шхуна, — оплакивал «Мэри Тернер» Бывший моряк. — Я никогда не видел более изящной оснастки на трехмачтовом судне, и на свете не было другой шхуны, которая бы так красиво и легко шла по ветру.
Дэг Доутри, проживший всю жизнь свободным холостяком, оглядывал бывшее на его попечении население шлюпки: Квэк — чудовищный чернокожий папуас, спасенный им когда-то от удовольствия быть съеденным своими собратьями; А Мой — маленький старенький судовой кок, о возрасте которого можно было только приблизительно догадываться, с ошибкой на десять лет в ту или иную сторону; Бывший моряк — благородный, любимый и уважаемый; Долговязый Джон — юный швед, великан ростом и младенец душой; Киллени-бой — чудо-пес, Скрэпс — неимоверно глупый толстый щенок; Кокки — белоснежный комочек жизни, властный, как острие ножа, и обаятельный, как дитя; и, наконец, судовая кошка — рыжая гибкая потребительница крыс, примостившаяся у ног А Моя. А Маркизские острова были за двести миль, если идти на парусах, но попутный ветер стих, хотя и должен был подняться утром, после восхода солнца.
Баталер тяжело вздохнул, и в его мозгу всплыла картина из его детской книжки — сказка о старушке, которая жила в башмаке. Тыльной стороной ладони он отер со лба пот и смутно почувствовал онемевшее место на лбу, между бровями.
— Ладно, ребята, — обратился он ко всем. — До Маркизских островов нам на веслах не добраться. Без ветра мы ничего не поделаем. Но все же следует отойти на милю-другую между нами и этой проклятой старой коровой. Вздумается ей вернуться или нет, неизвестно, но пока она близко, мне как-то не по себе.
Два дня спустя, на пароходе «Марипоза», совершающем свой обычный рейс между Таити и Сан-Франциско, пассажиры бросили вдруг свои палубные игры, покинули карточные столы в курительной каюте, оставили недочитанные романы на креслах и, толпясь у перил, глазели на направлявшуюся к ним маленькую шлюпку. Когда Долговязый Джон с помощью А Моя и Квэка спустили парус и вынули мачту из степса [54] , среди пассажиров раздались смешки и хихиканье. То, что они увидели, противоречило всем их представлениям о спасающихся после кораблекрушения моряках.