Конец цитаты.
(Риал Ибду Гррат, «Изречения и рассуждения: изустный вариант»)
* * *
…Вымотал я себя за время этого хаотичного полёта, извёл совсем. Повинно в том, как мне кажется, пренебрежение команды «ПП» к мирам, первооткрывателями которых они являлись.
Выберут, посоветовавшись с внутренними голосами, очередную планетку, из неисследованных, нехоженных (а здесь, за пределами, само собой, они все такие!), и совершают марш—бросок на энное количество парсеков. Проколовшись сквозь изнанку пространства, выныривают возле планетки, сверяются с внутренними ощущениями и хором заявляют: нет, не здесь, вновь ошибочка вышла.
К скольким мирам, новым и уже только поэтому прекрасным, в этом жутком рейсе выказали своё пренебрежение постоянные члены Экипажа «ПП»!
Единственными знаками внимания, по их мнению допустимыми, являлось определение и занесение в память Сети координат. Фиксация местоположения новообнаруженных планет, обладающих относительно сносными природными и климатическими условиями. Вероятно—пригодными как для человеков, так и для существ иных известных в Освоенных Пределах рас. Эти координаты можно потом с выгодой продать Армиям Освоения Космоса.
С моей же, ОСОБОЙ точки зрения, первый же «запредельный» мир оказался интересней некуда: поверхностное сканирование планеты показало, что «внизу» буйствует жизнь. Торжествует, глядючи с презрением на все возможные законы энтропии, и в первую очередь на главный из них – закон смерти.
Раскинувшийся под «Пожирателем» безбрежный водный океан покрывала дырявым бархатистым ковром сочно—зелёная растительность. Над водой парИли своеобразные «летающие города» – по—видимому, колонии каких—то туземных микрооорганизмов, выделяющих водород, застывающий в виде тонкостенных, прочных пузырьков. Количество пузырьков росло, и воспарял в атмосферу «летающий город» – насыщенно—синий бесформенный огромный комок размером с небольшой космолёт. На немногочисленных островках суши зелёная растительность океана уступала место чёрно—бордовой траве и белёсо—зелёным кустарникам. На островах обнаружились следы «хозяйственной» деятельности, хотя самих аборигенов, наверное, из—за небрежности и случайности обследования, обнаружить так и не удалось.
После того, как водны мир, к превеликому моему сожалению, была оставлен «за кормой», мне взбрела в голову занимательная идея – давать планетам, походя открытым в этом отчаянном «рейсе в никуда», имена собственные. Причём отображать в них свои привязанности и пристрастия.
На удивление быстро мне удалось выторговать у крутых профи (пропитываюсь их излюбленными словечками?) процесса торговли эксклюзивное право. Я добился привилегии вносить эти названия в файлы корабельной Сети, с расчётом, что информация о новых мирах – обязательно будет «сливаться» в информационное поле Сети ОП с моим маленьким дополнением. А существам, откупившим права на их освоение, уже не придётся ломать головы над выдумыванием имён для приобретённых планет. Если же кому—то моё название не понравится – его проблема. Буквосочетания уже внесены в архивы Сети, и менять их нельзя…
Планета—океан была названа мной в честь великого ксенолога, моего кумира, прославившегося исследованием области некогда запредельной, ныне известной как Рибистинские Окраины. Звали его Икар Цитоловский.
Затем в каталог добавились три составных имени, вторым словом которых была фамилия «Лазеровиц». Первыми: «Висла», «Яцек» и «Кифито». Так звали моих маму, отца и деда. Планеты принадлежали к системе одного солнца, нареченного мною «Лазеровиц Сияющий». Их положение в пространстве и траектория движения были некоей астрономической аномалией, требующей для истолкования гений нового Кеплера, Кеплера—безумца. Орбиты планет практически совпадали в размерах диаметров, но пролегали в разных плоскостях, расположенных градусах в сорока—пятидесяти относительно друг к другу. Как их до сих пор не разметала, не разорвала, не столкнула в одной точке пространства матушка—гравитация, неведомо, полагаю, даже лесным бесам. Так любят выражаться человеки пожилые на моей родине, страдающей застарелой ксенофобией, растворившейся в тумане за спиной… зелёный прах её стремлюсь я отряхнуть со своих подошв. Если получится.
Следующим двум планетам даровал я имена девушек, в которых был некогда влюблён. Звали их Марыся Винценгероде и Гальшка Кавиньська. Первая была аспиранткой кафедры гуманистики, красавицей, умницей, наследницей многих тысяч квадратных километров приполярных пустошей. Вторая, родившаяся в одном из самых глухих мест на Косцюшко, в Руслановом Бору, была гениальной, по моему мнению, поэтессой, фантастичной и капризной. Планеты, названные в их честь, – холодные, безжизненные миры в системе багрово—красного гиганта.
В каталог вводились названия новых миров, которым вот—вот предстояло расширить Пределы:
Серж Кольт—Есних и Эндрю Кольт—Есних, планеты—близнецы по всем природным параметрам, различавшиеся лишь тем, что вторая была выжжена дотла жестокой войной, отбушевавшей многие века назад. (Меня аж в дрожь бросало от отчаяния. «Кто воевал, когда?.. Исследовать бы, исследовать! Ага, сейчас, дадут тебе вольные…»)
Вельд Семеняха: громадный всепланетный мегаполис, словно и не подозревающий о безбрежном космосе, раскинувшемся над его каменно—металлической крышей. В околопланетном пространстве не было обнаружено ни единого искусственного тела… Основной экипаж «Пожирателя» отнёсся к мегаполису равнодушно – скользнул коллективным взглядом по планете, как по пятну на тротуаре. А у меня даже сердце заныло. («Как можно вот так безразлично относиться к иной, только что открытой цивилизации?! ПОходя, леший—пеший, равнодушно… Оказывается, можно, сельва—маць! Но мне подобного отношения – никогда не понять.»)
Больше именами человеков я не назвал ни единой планеты: остальные не заслужили этого. Не о планетах говорю – о человеках.
Рай и Ад, Октябрь и Дождевая, Нова Силезия и Северный Полюс, Милостыня и Попурри, Золотой Пульс и Стены Тьмы, Радость и Трамплин, Девятый Сфинкс и Красный Пассат… Даже и не упомню всех названий.
Я нарекал их, довольствовался возможностью немного понаблюдать с орбиты за тем, что происходило на поверхности, и чуть не плакал, когда в очередной раз, уже традиционно, мне не разрешали немедленно «десантироваться», дабы предаться экстазу полевых исследований.
Я нарекал миры, а они растворялись в бесконечности пространства, оставаясь позади. Быть может, навеки неисследованными…
Где—то после двадцать седьмого прокола пространства и двадцать седьмого прокола (в смысле наличия пресловутых «внутренних ощущений» близкого наличия цесаревича), я в отчаянии сцепился с Кэпом Йо.
Звездолёт вынырнул рядышком с крупной планетой, имевшей атмосферу с большим процентным содержанием кислорода. Все признаки высокоразвитой цивилизации были налицо: громадные орбитальные комплексы, искусственно трансформированные (человеки, спесиво доказывая исключительность своей прародины, в данном случае сказали бы «терраформированные») естественные спутники, сама планета, несущая на своём лике явную печать развитой индустриальной и прочей осмысленной деятельности разумных обитателей. Моя овеществлённая мечта, не иначе! Высокоразвитая, НЫНЕ существующая, невымершая Иная Цивилизация, самостоятельно вышедшая в космос. Готовая к Контакту! Грезящая о нём!