Из сентябрьской прохлады шумной датской улицы мы перемещаемся в тёплый и полутёмный зал. Мягкое освещение, хром, латунь, традиционное для датчан тёмное дерево. Тихая, вполне пристойная музыка. Стоя на верхней ступени лестницы, наблюдаю, что человек тридцать русских вежливо пьют аперитив и тихо переговариваются. Можно сказать, что ощущение праздника почти удалось. И оно бы совсем получилось, если б не два фактора: первый — половина присутствующих хочет спать. Второй: я, давно защищенный броней из уверенности в своей избранности, очень быстро осознаю, что мой панцирь — мифический. Потому что Ларионова стоит ко мне в пол-оборота и упорно меня игнорирует.
— Goddag, — дребезжит Кристенссен.
— Здравствуйте, — киваю присутствующим и я. В ответ — нестройный гул голосов и любопытные взгляды. Кто-то нервно прячет бокал, кто-то салютует и изображает необыкновенную радость при виде меня и Кристофа. А что Ларионова? А эта змея, делая ловкий маневр, прячется за Авериной. А моя бывшая, вместо того, чтобы бросать на меня призывные взгляды сирены, ни с того, ни с сего разворачивается ко мне спиной, перекрывая вид на Лену. «Не понял…» Я даже моргнул, что случалось со мной только в минуты растерянности. И тут до меня доходит, что Аверина и Ларионова очень неплохо спелись и даже успели состряпать против меня небольшой заговор, в то самое время, когда я, добрый товарищ и старший друг, принял решение тащить Ларионову из выгребной ямы, в которую она угодила. Причем сюжет мятежа, видимо, принадлежат Ларионовой. А Авериной, очевидно, отводится роль скорой пионерской помощи. «Так, ну и кто тут ещё против меня?» Прохожу в зал, оглядываюсь. Отмечаю ту самую Савельеву, которая стоит в сторонке и мажет по мне взглядом. Впрочем, похоже, эта рыжая не в игре. А кто в игре? Мой взгляд отлавливает Дениса. Но мальчик-поддавала, вместо того, чтобы уже упиться в хлам или броситься ко мне с визиткой, похотливо таращится на Ларионову, причем смотрит ей в область задн… дас ист, спины, куда (к моему изумлению) успели уткнуться ещё две пары глаз её «киндеров». А собственно, что там такого у Елены Григорьевны? Плакат «Help, Андреев!»? Или белые крылья ангела, спустившегося на нашу грешную землю, чтобы вывалиться в нашем же корпоративном дерьме? Делая вид, что иду к барной стойке, пробираюсь за спину Лены. В это время Петер Йенс приглушает музыку и провозглашает на смешном и ломанном русском, что Кристоф хочет сказать пару слов всем здесь присутствующим. Пока гости фуршета послушным стадом благочинно собираются вокруг Кристенссена (а тот откашливается, готовясь в очередной раз толкнуть речь про дружбу и мир на корпоративных полях общей битвы за бабки), пристраиваюсь к стойке. Обшариваю взглядом лопатки Лены — и замираю.
Это было нечто. Гладкий, шёлковый, снежно-белый, изящный, манящий к себе изгиб женской спины, открытой ниже талии, обвитой серым шифоном платья, — и две влекущие ямочки. Те самые ямочки, которые смотрятся на женских бёдрах, как вишенки на торте. У меня даже глаза запотели. Интересно, тут в ресторане есть тёмный уголок, который сдают в таких случаях? Я бы выложил годовую зарплату, чтобы сейчас затащить Ларионову туда. Нет, две. Вру. Ничего я не выложу, потому что Ларионова мне в руки не пойдет, а любой мой демарш воспримет как попытку открытой агрессии. А значит, мой предыдущий план увлечь её в танце в разговор про то, что её «слили» в «Ирбис», заранее обречен на провал. Ну и что же мне теперь делать, как подцепить её? И тут мне в голову приходит одна мысль. Не скажу, что хорошая, но — талантливая.
Мысленно поблагодарил Сиротину («и всё равно выкину её на улицу пинком под зад».) Пока Кристоф усыплял всеобщую бдительность, наклонился к бармену. Прошу сделать два коктейля. Один — томатный сок с водкой. Другой — «мартини» с соком. А теперь главное обстряпать всё очень быстро. Отставлю свой виски, иду к сладкой парочке Аверина&Ларионова. И, надо сказать, как раз вовремя иду, потому что вышколенная обслуга «Krebsegaarden» хватает подносы и начинает разносить шампанское для гостей.
— Света, Лена, девочки, разрешите за вами поухаживать, — голосом старика-развратника пою я. Аверина радостно оборачивается. Ларионова холодно косится на меня из-за плеча и начинает пятиться.
— Алексей Михайлович, — восторженно шепчет Света, — ты… вы не забыли, что я не люблю шампанское, а предпочитаю…
— … томатный сок с водкой. Да, — говорю я, — я помню.
Протягиваю бокалы. Аверина с улыбкой подхватывает свой. Ларионова подозрительно смотрит в другой стакан.
— Лен, там только апельсиновый сок со льдом, — неприязненно бросаю я. Но, судя по глазам Ларионовой, она мне не очень верит.
— Ах, подождите. Я же свой бокал забыл, — хлопаю себя по лбу, хватаю со стойки первый попавшийся мне стакан (кажется, «баккарди»). — Ну, девочки, за здоровье. И — за твою презентацию на круглом столе, Лена, — с значением говорю я, а сам думаю: «Вот только попробуй сейчас не выпить со мной. А не выпьешь — залью в тебя силой. К тому же порция алкоголя там маленькая, только на “уложить младенца спать”, а не тебя, взрослую ба… женщину. А когда выпьешь, расслабишься и перестанешь шарахаться от меня, то мы поговорим о “подставе”.» Прочитав в моих глазах обещание прилюдно надрать ей зад в случае отказа от брудершафта, Ларионова вздыхает, точно у неё сегодня последний ужин с семейством Борджиа. Неохотно подносит сок с «мартини» к губам. Тянет носом, мгновение — и у неё распахиваются глаза.
— Нет, я такое не буду, я… — начинает она.
— Что такое? — Поймав её взгляд, как в ловушку, сунул «баккарди» Авериной и, пока Светка хлопала глазами, перехватил руку Лены. Направляю её стакан к её губам. А другую свою ладонь завожу ей на талию. Пользуясь тем, что её зад… d.h. [9] , её бэкофис прикрывает барная стойка, прижимаю руку к тому самому месту, где талия переходит в плавный изгиб бёдер. После чего расчётливо заезжаю пальцем за кромку шифона и поглаживаю место, увенчанное ямочками. Это прикосновение — одно из лучших ощущений, которые я когда-либо испытывал. И Ларионова тоже, судя по всему: она открывает рот, как рыбка, вытащенная из воды, покрывается алым румянцем и выкатывает на меня потрясённые глаза.
— Вы… вы… — ахает она.
— Тихо. Пей лучше! — Я непринужденно смеюсь, надавливаю пальцем на ямочку, что вызывает на атласной спине Ларионовой миллион бойких мурашек, после чего аккуратно заливаю в рот Лены остатки того коктейля, который стоило бы назвать не «мартини» с соком, а «одна из самых гадких проделок Алексея Андреева».
— Я… мне же пить нельзя, — кашляет Ларионова.
— Правда? — фальшиво соболезную я. — Но тут же совсем мало. — Ларионова чуть не падает. — Ах, какая неприятность, — продолжаю я, поглаживая её спинку. — Бармен, видимо, что-то не так понял. Я-то просил один с чистым соком для тебя. А что, тебе действительно пить нельзя?
Ларионова с убитым видом кивает. Аверина уставилась на неё, потом перевела взор на меня. Со стуком отставила бокалы на поднос подлетевшего к ней официанта и уперла руки в бока.