Зайдя в бывшее помещение кухни, я удивленно поднял брови. Вполне возможно, и уцелел, но на него рухнула кирпичная стена и похоронила под собой. Это навело меня на мысль попробовать откопать вход в погреб, продовольствие там могло сохраниться. Овощи-то вряд ли, вполне возможно подгнили, а вот консервы и крупы возможно. Главное, чтобы они там были да грызуны не попали.
Пришлось побегать, пока я в бывшем гараже не нашел яму и утащил туда Яцко, тот еще пребывал без сознания, и не спрятал, завалив сверху досками и придавив их кусками кирпича. Все, теперь он находился в небольшой берлоге. Сам не выберется, если только с чужой помощью.
После этого я благополучно покинул здание погибшего отдела и покатил в сторону рынка, мне слишком многое нужно купить, не стоит растрачивать световой день попусту.
Добравшись до рынка, я привязал лошадей к коновязи, побегал с ведром до колонки, чтобы наполнить небольшую пустую поилку. Привязанный рядом верховой тоже стал пить. Подхватив Смелого на руки, я прошел к первым рядам. Меня интересовала форма и амуниция. Как ни странно, это был ходовой товар у крестьян, да и как может быть по-другому, под ногами лежало, бери не хочу.
На первом же прилавке я заметил стопку байковых кальсон. Поясню, это для зимы.
– Здорова, мать, – по-украински поздоровался я с дорожной женщиной. – Почем белье?
– Рубли, марки?
– Рубли.
– Так по семь рублей, с рубахами десять, – окинув меня взглядом, ответила продавщица.
– А сколько есть?
– А сколько надо?
– Та у меня тятя бригадир строительной бригады, инженер, фигура, немцам подрядился несколько продовольственных лабазов возвести у железной дороги, да работа зимой большей частью будет, только канавы под фундамент копать стали. Одежда плоха у строителей, сам не может, меня послал закупаться. Немцы денег выделили на это, сказали, чтобы батя сам всем обеспечил.
– Так на сколько человек надобно-то?
– На сорок, но может, и больше будет, батя сказал, еще набирать хочет, клич бросит.
– Та у меня столько нет, – закручинилась женщина. – Пятнадцать кальсон всего и шестнадцать рубах.
– Та я все возьму, много же ходить придется по рынку, еще найду.
Я не зря взял шесть мешков у полицаев, освободив их в лесу и велев все отнести на руках летчикам и старшине, теперь пригодились. Три мешка были плотно набиты теплым зимним бельем, и я расплатился с продавщицей рублями из пачки, что взял у Стецько. Отнеся покупки в телегу, я задумался. Покупки вот так вот не оставишь. Полицейские, что курили недалеко, не помогут, это не советская милиция, поэтому я закрутил головой, выискивая того, кто может постеречь вещи. Заметив в стороне худую девочку лет десяти с явно голодными глазами, я подозвал ее. Та настороженно подошла и посмотрела на меня, улыбнувшись щенку, что выглянул над бортом повозки.
– Есть хочешь? – спросил я у нее. Ответом мне было бурчание живота и еще более голодный взгляд. – Присмотришь за вещами и щенком, накормлю. Согласна?
– Да, – тихо ответила девочка и для убедительности кивнула.
Я помог ей забраться на лавку, и пока она ласково гладила по спине млеющего Смелого – тот ее почему-то легко подпустил, – подхватил пустые мешки и направился снова искать нужные отряду вещи. В принципе, я не только закупался, но и вел разведку. В Луцке было спокойно, даже как-то слишком. Наверное, это из-за того, что в городе стояла рота СС, которая подчистила окрестности от всех вольнодумцев, то бишь тех, кто причислял себя к партизанам.
Следующим я купил длинный рулон материи, идеально подходящей для портянок. Это для лета. Купил и байковый рулон для зимы. Особо зимнего много не было, не сезон еще. Это через месяц надо сюда прибыть, а то и позже, но интересного было много, купил восемь новых галифе и три ношеных, десяток красноармейских шаровар, четыре гимнастерки и три командирских френча. Даже удалось найти стопку пилоток и две командирские фуражки, первые по весу продавали, но без красноармейских звезд. Одна фуражка была то ли артиллериста, то ли сапера, то ли танкиста, околышек у них одинаков по цвету, вторая чисто пехотная. Взял и летнее белье, двенадцать шинелей, пояса, у одного старика один сорокалитровый котел и два поменьше, двадцатилитровых. Еле доволок до повозки. Сапоги не брал, трофеев хватило, чтобы снарядить отряд, но нашел две пары валенок, их взял, просто на всякий случай.
Естественно, что покупал я чуть ли не каждый предмет у разных продавцов, просто подходил к ним не по одному разу и каждый раз брал что-то другое. Поэтому и набрался такой объем. Даже нашел у молодого паренька четыре солдатских котелка, два десятка мисок и восемь кружек. Ложки купил отдельно. Что было взял, больше не было.
Посуду я взял напоследок, где-то в час дня. Про девочку не забыл, и в одно из возвращений, когда пришел с полными руками, сунул ей узелок с пирожками. Когда я вернулся с двумя мешками – в обоих звенела посуда, – то спросил у девочки, укладывая мешки в повозку и прикрывая все сеном:
– Ты почему одна? Родители где?
– Папка воюет, мамку немцы увели позавчера, – всхлипнув, но с трудом сдержав слезы, ответила та.
– Почему увели, рассказывай, давай. Натворила что?
– Нет, она поварихой работала, а немцам сказали, что она военных кормила, и ее забрали, а я сбежала, – уже заплакала девчушка.
– Поварихой? – задумался я. – А где именно, в Доме РККА?
– Нет, у трактира.
– Так она что, в отделе НКВД работала? – понизив голос, спросил я.
Та тоже стрельнула глазами по сторонам и молча кивнула. Задумавшись на миг, припоминая, я прямо спросил:
– Твою маму Анной Михайловной зовут?
– Да, – вскинулась та. – Ты ее знаешь?
– Видел пару раз, борщ у нее королевский выходит… – постучав пальцами по борту повозки, пробормотал я, после чего осмотрел девчушку. Та снова откусила пирожок и медленно его пережевывала. – Ты где живешь? Приютить тебя есть кому?
Девочка молча покачала головой.
– Я у речки ночевала, а домой боюсь идти.
– Сейчас до твоего дома доедем, ты соберешь все вещи, свои и мамины, и мы погрузим их в повозку, там дальше решим, как твою маму выручать.
– Ты знаешь, где она? – на меня смотрели ясные детские глаза с такой надеждой, что стало не по себе.
– В комендатуре, скорее всего, они подобными делами занимаются. Я зайду к ним и попрошу твою маму отпустить.
– А они отпустят?
– Отпустят, я умею хорошо просить, – криво усмехнулся я и, осмотревшись, сказал: – Сиди на месте, мне еще кое-что купить надо, заодно еще пирожков возьму.
– Хорошо, – кивнула та более уверенно.
С вещами я закончил, факт, осталось продовольствие. Его лучше брать в другом месте, у немцев, но мне нужны были соль, сахар, табак и другие вещи. Соль я быстро нашел, но за мешок, практически весь имеющийся наличный запас, продавец запросил тройную цену. После недолгого торга сбив ее на четверть, мы ударили по рукам. Уплатить я уплатил, но до повозки он мешок сам нес. Соль была дефицитом, так что, думаю, торг я вел с барыгой, которому воры толкали награбленное. Потом взял кулек перца, чай, но старый, видно, что его уже заваривали, поискал еще и не нашел. Пришлось этот брать, хоть что-то. Два мешка сушеного гороха, два с картошкой, три глиняные бутыли с подсолнечным маслом, по мешку с гречкой и луком. Это все, и так внимание слишком привлек, да и сено на повозке поднималось и поднималось, пока я подкладывал под него покупки. Чую, что еще немного, и мной заинтересуются, а хотелось все вопросы разом решить. В город мне в скором времени возвращаться открыто будет нельзя.