Впереди над серым камнем набережной резко выделился черный подъемный кран, хищно выгнутая стальная спина.
«…Или с миноносца какого-нибудь его застрелили», – уныло закончил свою мысль студент.
В это время он заметил идущую прямо на него знакомую женскую фигуру.
– Вы? – удивленно спросил он. – Разве вы уже вернулись?
Окинув одним взглядом всю его растерянную фигуру, девушка спокойно сообщила:
– Я была у вас, искала вас.
– Меня? – удивился студент. – Вы же писали, что ненавидите меня!
Не отвечая, она спросила:
– Убили Одинца?
Студент почувствовал облегчение.
– Нет, не удалось, – ответил он быстро.
Но сейчас же поправился:
– Собственно, не то чтобы не удалось, а я даже спас его. То есть не совсем спас, а так… не стал стрелять, хотя совсем уже…
Он совсем запутался в словах и, внезапно разозлившись на свою растерянность, отрезал:
– Одинца крестьяне загнали в море. Я видел, как он поплыл, – и не стал стрелять. Вот и все.
Глаза девушки заблестели.
– Я так и знала! Так и должно было кончиться. Говорите скорей, в какой день он уплыл?
– В четверг на прошлой неделе. А что?
– А то, что Одинец ваш цел и невредим, – с торжеством объявила девушка.
– Его поймали в море? Откуда вы знаете?
– Лучше, гораздо лучше! Вот слушайте: в пятницу на той неделе – я нарочно запомнила день – по всему нашему берегу разнесся слух, что накануне вечером рыбаки видели громадного лося, плывущего с моря к берегу. Они было погнались за ним на лодках, но он успел достичь мелкого места и благополучно ушел в лес. Я отыскала этих рыбаков и все проверила.
– Да что вы! – вскрикнул студент. – Вот молодец! А я-то был уверен, что он потонет. Ведь двадцать восемь верст воды! Вот здорово!
– Ага! – торжествовала девушка. – Теперь сами за него рады. А то «убью да убью!»
– А знаете, – улыбаясь, сказал студент, – если б не вы, так я бы, пожалуй, того… двинул бы его в последний момент. Ружье у меня на предохранителе оказалось, не выстрелило. Тут я вас вспомнил и одумался.
Девушка, краснея, протянула ему руку.
Вершины Саянских гор обозначились на ночном небе. Казалось, что они стали еще черней от забелевшего за ними света.
Ровный белый свет стал быстро опускаться в ущелье. На черном дне заблестела ломаная полоска реки. Красный огонь костра на скале побледнел, стал почти невидим.
У костра сидел ярославец. Один там был Степан, без товарищей. В глухой тайге, в безлюдных Саянских горах. Бывает же, что не посчастливится… Не повезло дома, пошел искать себе счастья. Говорили люди, что в Сибири земли много, по ручьям золото копают, по рекам лес сплавляют. Всю реку, говорили, лесом запруживают. Да вон он, лес, кругом стоит; лесу – что травы, а какой в нем толк! Лес не распашешь. Рвал его Степан, корчевал, думал очистить место для запашки. Да разве вдвоем с бабой одолеешь проклятые пни да коренья! А к соседям не приступись: одно слово – кержаки.
Зло глянул Степан на тайгу. Из черноты все зеленее и зеленее вставала тайга кругом, обступила и молчит: насупилась, пихты да ели.
– Кержаки те же! – сказал Степан и плюнул в костер.
Где-то из лесу в ущелье глухо заукала немая таежная кукушка.
– Подавилась! Кто ее за глотку держит?.. И птица тут нескладная. К черту б все – да домой.
И таким приветливым родное село вспомнилось. И солнце ярче, и елки по-другому смотрят. А улица – все дома улыбаются. Да ведь пять тысяч верст пешком не отмеришь. А на поезд где деньги взять? Говорят, золота в Сибири сколько, в ручьях ведь люди моют, – чего зевать? И пристал Степан к «старателям», кустарям-золотомоям.
Опять незадача – как ни бился Степан, только на харчи и вырабатывал. Вспомнил, что жена на заимке одна осталась. Показали ему тропу, и махнул Степан тайгой на перевал к своей заимке.
Перевалил хребет – и вот сидит у костра, дожидается света, бросает хвойные лапы в огонь.
Пискнула в траве мышь и серым клубочком покатилась прямо Степану под ноги. За ней метнулся из травы головастый темный зверек, не больше котенка. Он в два прыжка придавил мышь у самых колен человека.
Степан быстро прихлопнул зверька ладонью и зажал в руке. Он сам не знал, зачем это сделал, – просто так, сама рука упала. Зверек выпустил из пастишки мертвую мышь и забился, завертелся. Держит его Степан, а тот вот-вот шею вывихнет – норовит вцепиться Степану в руку.
– Хорьчонок! – сказал Степан и стал с любопытством разглядывать пушистую шкурку зверька. – Нет, куничка скорей – рыльце востренькое и шерсть черна.
Степан сызмала любил баловаться с ружьем, был неплохой охотник и каждую птицу, каждого зверя у себя в лесах знал с виду и по имени.
Повертел, повертел зверька, оглядел со всех сторон.
– Нет, и не куничка, больно шуба богатая! Кто же ты таков? – И вдруг во весь голос крикнул: – Соболь!
Зверь с перепугу сильнее рванулся в руке.
– Ага, признался! – засмеялся Степан. – Вишь гладкий какой! Даром что маленький еще. Да ты меченый, рукавичку надел!
Левая передняя лапка зверька до сгиба была белая.
– Ну франт, ну и франт! Ай шуба! Как я тебя сразу-то не признал. Аскыр [5] и есть.
Соболенок, изловчась, тяпнул-таки его за палец, и Степан поневоле разжал руку.
Зверек упал наземь, мячиком подскочил и пропал в траве.
Степан бросился за ним.
– Стой, стой, шельма!
Да куда там! Зверька и след простыл.
Из-за гор вырезался огненный край солнца. На минуту Степан ослеп: в глазах пошли красные, синие, желтые пятна. Степан потер глаза и весело глянул на тайгу.
– Вот они где, деньги-то! – сказал он вслух. – Так по тайге и бегают.
Обвел он взглядом весь лес, что было видно, и подумал: «Сколько тут этого соболя насажено! Ружьишко б справить, собачонку какую ни есть да пристать к кержакам. Клад из этого места можно выволочь. Сидел я тут дураком, счастья своего не видел!»
Кинул Степан узелок на спину и быстро зашагал в гору.
А маленький Аскыр сидел в это время под кедром, мелко дышал и дрожал всей шкуркой от страха.
Степан ошибся в расчете. Кержаки не захотели принять его в артель. У него не было ни ружья, ни собаки, ни капканов. Он был новичком в тайге. Что ж из того, что он умеет метко стрелять! Кержаки – народ расчетливый и хозяйственный, голый новосел им не товарищ.