Переходя по поиску от одной ссылки к другой, я нашла и переписала ответ Жорж Санд, адресованный любовнику, в стиле литературной игры, придуманной ею самой:
Этой прихотью зря ваше сердце томится.
Ночью мне и одной замечательно спится.
Ответ писательницы ясен как божий день: «Этой ночью».
Я не могла не улыбнуться: неужели в этом и заключается его замысел? Посредством дневника установить между нами отношения типа тех, что связывали в далекие времена двух вдохновенных любовников, двух литературных гениев. Мой милый «сто-раз-на-дню» вновь занял свое законное место на дне сумочки, я положила туда оба стихотворения. Даже если бы Луи никогда их не прочитал, диалог между нами все равно бы не прервался.
Я пытаюсь вспомнить: с тех пор как я стала вести половую жизнь, был ли хоть один случай, чтобы я брала инициативу на себя в отношениях, пусть даже скоротечных, со своими партнерами? Кажется, нет. Надо сказать, тут нечем гордиться, но вовсе не потому, что теперь мне стыдно в этом признаться, скорее, мне просто жаль. Сегодня я думаю иначе: тот, кто первый демонстрирует свое желание, пользуется преимуществом. Если бы я первая бросалась в объятия некоторых любовников, я бы чаще испытывала настоящий оргазм? Была бы им любовницей более изысканной, более чуткой к их сексуальным фантазиям? Я никогда об этом не узнаю. Мое тело, как и утроба, так и останутся в неведении относительно тех порывов, которым не суждено было закончиться в постели.
(Рукописные заметки от 12/06/2009, написано моей рукой.)
Окрыленная новым поворотом дел в наших отношениях, в приподнятом настроении, я наспех оделась, вся такая легкая, стремительная и радостная. Минуты бежали с головокружительной быстротой. Нужно было поторопиться. После двух дней отсутствия я не могла себе позволить опоздать и дать повод для новых пересудов. Могу представить, как в башне Барле моют мне кости, распуская сплетни о моем дурном характере и капризах.
– Уфф! А я-то боялась, что вы больше никогда не вернетесь!
Бедная Хлоя, вся на нервах, под гнетом служебных обязанностей, бросилась мне навстречу, как только автоматическая дверь холла закрылась за моей спиной. За эти два дня, что мы не виделись, она стала еще тревожнее, чем раньше. Неужели мое отсутствие доставило столько беспокойства персоналу BTV? Мне вспомнились слова Дэвида по поводу безжалостных нравов внутри компании.
– Что вы, – я попыталась защищаться. – Почему я могла не вернуться?
Она уставилась на меня круглыми глазами, как на умалишенную или как на отшельника, который вышел к людям после многолетнего затворничества в полной изоляции от происходящих в миру событий.
– Как? Разве Дэвид вам ничего не сказал?
О чем он должен был сказать? О том, что, уступив давлению со стороны членов синдиката всех мастей, решил принести меня в жертву ради сохранения мира и спокойствия в компании?
– Он должен был мне сообщить что-то важное? – спросила я уже гораздо менее уверенным тоном.
– Алиса!
Перед моими глазами всплыла душераздирающая сцена, как он заключает божественную блондинку в нежные объятия.
– Алиса и Крис!
Алисакрис – наверное, какое-то страшное квебекское ругательство. Несмотря на нелепую мысль, я не была расположена к шуткам.
– Мне жаль, Хлоя, но я не понимаю, о чем вы…
– Крис Хеймс, художественный директор, и Алиса Симончини… Их застукали, их застали на месте… ну, вы понимаете, что я хочу сказать. В ее собственном кабинете!
Утонченная, прекрасная, несравненная директриса по маркетингу отдалась этому наглому придурку, неотесанному мужлану от отчаяния, потеряв надежду на взаимную любовь?
– Простите меня, – я сделала вид, что не желаю выслушивать грязные сплетни и считаю себя выше этого, – но я не понимаю, какое отношение это имеет ко мне?
– Они были тут же уволены, оба! В тот самый день, когда вы приступили к работе. Без выходного пособия, без социальных выплат, даже без компенсации за предыдущий период… Ничего!
Я не верила своим ушам.
– Все только об этом и шепчутся! Говорят, что Ив, программист из компьютерного отдела, заснял все на камеру своего планшета и выложил в локальной сети. Я-то, разумеется, не видела. Я вообще никогда не смотрю подобные мерзости. Это – пошло!
Разговаривая со мной, она постоянно поправляла нервным жестом свою прическу, что красноречиво свидетельствовало об обратном. А мне удалось восстановить в памяти детали свидания моего милого и коварной директрисы по маркетингу, невольной свидетельницей которого я стала в первый день на BTV, но теперь я поняла, что неправильно тогда истолковала причину слез Алисы. Я-то думала, она плачет из-за того, что Дэвид объявил ей об окончании интрижки между ними, а на самом деле он говорил об увольнении. Да, он старался ее утешить, и со стороны его поведение можно было расценить как участие и желание пожалеть бедняжку, но тем не менее он непреклонно стоял на своем решении, как настоящий крутой начальник. В тот же вечер Дэвид вызвал ее на ковер, а на следующий день выгнал с работы.
У меня спина похолодела от такой перспективы, мне стало страшно. А если он узнает о том, что меня с его старшим братом с некоторых пор связывают весьма странные отношения? Что помешает Дэвиду и со мной поступить аналогичным образом? Уволить с работы, выгнать вон, развестись… унизить!
Когда мы вышли из лифта на восемнадцатом этаже, я сама убедилась, что волнения, связанные с событиями, о которых рассказала Хлоя, все еще не улеглись. Пока я шла по коридору, со всех сторон через прозрачные перегородки рабочих кабинетов на меня устремлялись вопрошающие взгляды сотрудников. Не думаю, однако, что их любопытство было связано с тем, что они хотели собственными глазами увидеть, как я в свою очередь иду на эшафот, просто они пытались понять, как я отнеслась к взбудоражившей всех новости. Нравилось мне это или нет, но я уже вошла в состав команды и представляла собой важную фигуру, мнение которой пока никак не отражалось на политике телеканала, зато могло повлиять на многое другое, и потому обо мне шептались, на меня пялились.
– Не обращайте на них внимания, – шепнула мне на ухо секретарша Дэвида. – Просто они озабочены. Они гадают, кто же будет следующим…
Как кто? Я и буду!
– А так они не злые.
И вот я уже у себя в кабинете. Никакого конверта в серебристой бумаге – ни на столе, ни на кресле. Уже хорошо. Хлоя остановилась на пороге, готовая тут же бежать по своим делам, соблюдая расписанный по минутам график.
– Без четверти девять! Я уже на десять минут опаздываю на пленарку. Оставляю вас. Но, если что, звоните, не стесняйтесь!
У меня не вызывало сомнений, что ее расположением к своей персоне, как и радушной встрече в холле, я обязана специальным распоряжениям директора на этот счет, а также некоторым привилегиям, связанным с моим особым положением. На рабочем столе, отнюдь не загроможденном деловыми бумагами, я заметила записочку от Альбаны с информацией о том, что ровно в девять меня ждут в студии, расположенной этажом ниже, для пробной съемки перед камерой. У меня оставалось совсем немного времени, чтобы хлебнуть отвратительный эспрессо, который кофе-автомат с хриплым бульканьем, как старый астматик, выплюнул в картонный стаканчик. После этого пора было выходить на арену.