Одновременно будут нарастать паразитные явления в партийно-бюрократической элите. По мнению главного «кремлевского врача» Е. Чазова, тезис Л. Брежнева: ««Стабильность кадров — залог успеха»… принес нашей стране больше бед, чем неудачи хозяйственной реформы»» [1166]. Он привел к нарастающему вырождению и деградации партийно-бюрократического аппарата Советского Союза. Правда до поры, благодаря росту цен на нефть, сохранялась иллюзия «стабильности». «Стабильные кадры» за это время превратились в некий аналог аристократии, получившей статус личного дворянства, которое их потомки постарались сделать наследственным, за счет перехода в их руки собственности, которую контролировали их отцы. (Это станет одной из причин и форм приватизации 1990-х гг.) В то же время, следующее поколение советских руководителей, выросшее в «тепличных» условиях эпохи «застоя», оказалось неспособно к созидательной творческой деятельности и адекватному проведению жизненно необходимых реформ.
Советский Союз потерпел поражение в неравной борьбе, а вместе с ним потерпел крах и проект «Воспитания нового человека» [1167]. С падением СССР начался кризис и эрозия «государств всеобщего благосостояния» Европы, и даже «скандинавского социализма», произошло полное исчезновение рузвельтовской модели времен эпохи «просперити» 1950–1970-х гг., идеи социализма были полностью дискредитированы.
«Мнение о безальтернативности западного капитализма провозглашалось концом идеологий, — отмечает в связи с этим известный историк Н. Фергюсон. — Не оказалось ли теперь, что эта деидеологизация привела к обеднению политической теории, и у нас нет никакой модели для объяснения слабостей и несправедливостей нашей системы ?» [1168]. Оказалось! — восклицает сам автор «конца идеологий» Ф. Фукуяма, спустя два десятилетия после отпевания им тризны по социализму. Сегодня он бьет тревогу потому, что «нынешняя форма капитализма разрушает социальную базу среднего класса, на которой покоится либеральная демократия», а левой идеи, которая могла бы указать направление движения, больше не существует [1169].
В начале XXI в. человечество возвращается к тому же положению, о котором сто лет назад в 1908 г. писал Джек Лондон: «Капитализм почитался социологами тех времен кульминационной точкой буржуазного государства. Следом за капитализмом должен был прийти социализм… цветок, взлелеянный столетиями — братство людей. А вместо этого, к нашему удивлению и ужасу, а тем более к удивлению и ужасу современников тех событий, капитализм, созревший для распада, дал еще один чудовищный побег — олигархию». «Я жду прихода каких-то гигантских и грозных событий, тени которых уже сегодня омрачают горизонт, — назовем это угрозой олигархии — дальше я не смею идти в своих предположениях. Трудно даже представить себе ее характер и природу…» [1170].
Италия показала, как надо бороться против подрывных сил… Тем самым она выработала необходимое противоядие против русского яда. После этого ни одна великая держава уже не окажется без необходимых средств защиты против разрушающей болезни…
У. Черчилль, 1927 г.
Трудности, возникавшие в прошлом из-за постоянных политических колебаний и в большой степени препятствовавшие развитию экономической инициативы, теперь устранены.
А. Крупп, на предоставление чрезвычайных полномочий А. Гитлеру, 25.03.1933 г. [1171]
Теоретические основы олигархии как правой альтернативы социализму сформулировал в 1911 г. Р. Михельс в своей книге «Социология политической партии в условиях современной демократии», в которой он обосновал «железный закон олигархии». Спустя десять лет, с приходом к власти Б. Муссолини, этот закон найдет воплощение в реальной жизни. Но в наиболее конкретных и ярко выраженных формах, взращенных на идеях сверхчеловека Ф. Ницше, он будет реализован в Германии в 1930-х гг. Правая альтернатива исходила из того самого класса, который по словам К. Маркса, представлял высшую форму развития капитализма — монополистический капитализм. В 1926 г. уровень монополизации в Германии в добывающей промышленности достигал 98 %, в лакокрасочной — 96 %, в электротехнической — 87 %, в судостроении — 81 %, в банковском деле — 74 % [1172].
Необходимость поиска этой альтернативы резко обострилась с углублением Великой депрессии. «Партийная политика в это время, — утверждал канцлер Германии Ф. Папен, — потеряла значительную часть своего (смысла), когда возникла необходимость призвать нацию в целом для свершения огромного коллективного усилия… Под угрозой экономического кризиса мы должны порвать с коллективистскими теориями социалистов и предоставить возможность частным предпринимателям принять на себя долю ответственности в рамках законности и христианской предприимчивости» [1173]. В практических целях Папен предложил «неработоспособную систему правления политических партий заменить государством, основанным на корпоративных принципах » [1174].
Одним из ведущих идеологов и создателей этого корпоративного государства стал стальной магнат Ф. Тиссен, который шел еще дальше и призывал к созданию некого типа корпоративной монархии [1175]. Объясняя мотивы своей деятельности, Ф. Тиссен писал: «Правительство не справлялось ни с осуществлением своих властных полномочий, ни хотя бы с поддержанием общественного порядка. Даже полиция не в силах была совладать с ежедневными мятежами и политическими уличными беспорядками. И я одобрял этот девиз. Для преодоления кризиса необходимо укрепить государственную власть», поэтому я «поддерживал Гитлера и его партию» [1176].
Другой богатейший германский магнат А. Крупп изложил свою позицию в статье «Цели германской политики»: «Политические партии самоустранились от всякой активной деятельности по повышению благосостояния народа и нации в целом, проявили себя неспособными к формированию и поддержке правительства, которое энергично и решительно практическими делами заменило бы теоретические рассуждения о возможности позитивных перемен»… поскольку «внутриполитическая ситуация не может более контролироваться политическими партиями», президенту фон Гинденбургу следует назвать «правительство, пользующееся его доверием… которое примет удар на себя» [1177].
Оставалось лишь договориться с главой нового правительства, которое имел в виду и уже финансировал Крупп. Эту работу выполнил Ф. Папен, который после совещания с будущим фюрером 4 января 1933 г. заявит: «Мы наняли Гитлера! » [1178]. Крупп уже после Второй мировой войны пояснял смысл произошедшего: «Экономика нуждается в спокойном поступательном развитии. В результате борьбы между многими партиями и следовавшего за этим беспорядка не было возможности для нормальной производственной деятельности. Мы, члены семьи Круппов, не идеалисты, а реалисты… У нас создалось впечатление, что Гитлер обеспечит нам необходимое здоровое развитие. И он, действительно, сделал это… Жизнь — это борьба за существование, за хлеб, за власть… В этой суровой борьбе нам нужно было суровое и крепкое руководство » [1179].
Идеологически новое государство, по мнению Ф. Папена, должно было базироваться «на основе принципов христианской морали » [1180]. Не случайно, нанимая Гитлера, для реализации их планов, Папен и Тиссен ставили будущему фюреру условие — подписание конкорада с Ватиканом. В качестве примера корпоративной системы Тиссен приводил режим Муссолини. «Нанимая» Гитлера, германские промышленники надеялись, что он создаст подобную систему [1181].