Хотя пока Республика была на подъеме и в нее поступали огромные доходы от непрерывного расширения, римлянам было не до внутренней борьбы. Своего расцвета Римская Республика достигла во II в. до н. э. К этому времени, отмечает Т. Моммзен, «стремление к приобретению богатства, к увеличению своего благосостояния охватило мало-помалу всю нацию… Богатства частных лиц были громадны, и состояние, какое в Греции имел лишь один богатейший человек, в Риме считалось самым средним» [1400]. Вместе с ростом богатства, социального расслоения и колоссальным развитием во II в. до н. э. денежного хозяйства «во все стороны общественной жизни проникла глубокая безнравственность, человеколюбие и патриотизм сменились господством подлейшего эгоизма» [1401].
…
«Началась общая дезинтеграция государства, — отмечает Дж. Фрейзер. — Связи государства и семьи ослабли, общество постепенно расслаивалось, распадалось на отдельные элементы и, таким образом, вновь впадало в варварство, ибо цивилизация существует лишь благодаря активному сотрудничеству граждан и их желанию подчинить собственные интересы общему благу. Мужчины отказывались защищать свою страну и даже продолжать род» [1402].
Моральные устои римской жизни, согласно историку Саллюстию, писавшему в середине I в. до н. э., начали рушиться после гибели Карфагена, в 146 г. до н. э. [1403]. По словам другого римского историка Полибия, Римская Республика достигла величия благодаря добродетели своих политических лидеров и вступила в полосу упадка, когда порожденные победами излишества привели к нравственной деградации их потомков [1404].
«Нравы, — по словам Т. Моммзена, — падали с ужасающей быстротой», что выразилось, прежде всего, в «страшном» усилении роскоши…», одновременно «быстро стало общераспространенным явлением бессовестное взяточничество… процветала «недобросовестность в торговле и подрядах». «Римляне теряли то стремление работать, которое было прежде общим…» [1405]. «Расшаталась вся администрация, в полный упадок пришли и армия и флот, не являлось уже больше желающих служить… а единственной мыслью правительства стало стремление сохранить приобретенные привилегии» [1406].
…
«В управлении провинциями олигархия, — по словам Т. Моммзена, — достигла предела злоупотреблений, далее которого на Западе никогда не шли. Потомки людей, которые некогда удивляли жителей чужих стран своею честностью и умеренностью, действовали теперь в провинциях, как организованная шайка разбойников… целые области были доведены до крайней бедности, почти до обнищания». «Не только отдельные лица, но целые города были у них в долгу… От этих ростовщиков провинции страдали столько же, как от управления чиновников… В Сирии многие города стояли совершенно пустые…» [1407]
Прогрессирующая одновременно коррупция в Риме, со времен Гиббона, рассматривалась как неотъемлемая часть истории его гибели. Воровали все — от командиров до чиновников, «службу все связывали с возможностью набить себе карман, и умеренное казнокрадство считалось более или менее в порядке вещей» [1408]. «Cтало как бы признанным порядком вещей, что чиновникам предоставлялось сколь можно больше грабить и притеснять провинции, а затем, путем подкупа судей, они как бы вносили вознаграждение в пользу членов партии… и не подвергались никакой ответственности…, — отмечал Т. Моммзен, впрочем и, — тот «народ», который толкался в Риме на площади и избирал должностных лиц, сам был ничуть не лучше сената» [1409].
Республиканское правительство неоднократно пыталось бороться с растущим социальным расслоением, о чем говорят, например, законы о роскоши, которые вводились в течение II в. до н. э. В соответствии с ними предметы роскоши облагались высокими налогами, были также строго регламентированы званые обеды и ужины; ограничен вес драгоценностей, которые дозволялось носить на публике; количество серебряных предметов в доме и т. д. [1410]. Однако законы дали слишком малый эффект, зато вызвали массовое недовольство зажиточных граждан, и вскоре были отменены.
«Нигде, быть может, не было более неравномерного распределения капиталов, чем в Риме последних лет республики , — считал Т. Моммзен. — Людей среднего состояния здесь совершенно не встречалось, были лишь миллионеры и нищие, и первых было не более 2000 семей. Богатый человек, проматывающий плоды труда своих рабов или отцовские капиталы, пользовался почетом, а человек, честно зарабатывающий себе пропитание трудом, находился в презрении… Бедность считалась единственным пороком, почти преступлением. Деньгами можно было достичь всего, и в тех редких случаях, когда кто-нибудь отказывался от подкупа, на него смотрели не как на честного человека, а как на личного врага» [1411].
…
«Блестящее вырождение нравов выразилось и в том, что оба пола как бы стремились перемениться ролями, и в то время как молодые люди все менее и менее проявляли серьезные свойства, женщины все более эмансипировались… И тут и там мы видим полное падение семейной жизни… одинаковую склонность к праздности и стремление к доступной роскоши» [1412]. «Ближайшие к Риму местности были заняты роскошными виллами богачей, с обширными садами и парками…» [1413]. «Теперь богачи рабовладельцы стремились лишь к обогащению, солдаты не хотели повиноваться, командиры были или безрассудно самоуверенны, или трусливы, демагоги только разжигали дурные страсти толпы» [1414].
Замедление расширения Республики немедленно привело к обострению борьбы за власть, и прежде всего за перераспределение сокращающегося притока богатств. Противостоящие силы к этому времени определились в двух политических партиях: «оптиматов» (аристократии) и «популяров» (демократов). И в это самое время «государство шло к полному упадку, но никто не понимал, что опасностью грозят не недостатки политической конституции, а социальные и экономические условия», — отмечал Т. Моммзен [1415]. «Умирало старое государство от давних и глубоких социальных язв…» [1416]
Начиная с падения Карфагена в 146 г. до н. э., Римская Республика уже окончательно выродилась в плутократическое общество, где власть действовала не в интересах римлян, а только и исключительно в интересах узкой группы привилегированной олигархии.
Последствия правления плутократии не заставили себя ждать и уже в начале I в. до н. э. Римская Республика вступает в эпоху одной из самых длительных в истории гражданских войн. «Гражданский раздор , — писал Гай Саллюстий, — потряс все, подобно землетрясению » [1417]. В это время, отмечает Т. Моммзен, «огромное большинство возложило свои надежды на демократию, и этим дало ей силы победить. Но и демократия оказывалась бессильна взять в руки руководство всем государством…» [1418]. «Даже очень плохое правительство все же неизмеримо лучше той анархии, какая немедленно создалась, едва власть перешла в руки партии, которая называла себя демократической и сулила, что наступит чуть ли не золотой век, лишь только дана ей будет эта власть» [1419]. Однако «демократическая партия, так как и всякая другая, умела выставлять принципы, но применить их на деле или не желала, или не могла» [1420].