В официальном совместном коммюнике, подписанном Литвиновым и Рузвельтом, говорилось, что Советский Союз «соглашается отказаться от всех и любых претензий, какого бы то ни было характера, вытекающих из деятельности вооруженных сил Соединенных Штатов в Сибири, или содействия вооруженным силам в Сибири… и рассматривать подобные претензии, как окончательно урегулированные и разрешенные настоящим соглашением» [48] . {427}. Одновременно Советская сторона заявила, что «уплатит правительству Соединенных Штатов в качестве взноса за счет долга Керенского или прочего сумму не ниже 75 млн. долларов в форме процента сверх обычной процентной нормы на заем, предоставленный СССР правительством США или его гражданами». Президент ответил, «что он с уверенностью считает, что сможет убедить конгресс согласиться на сумму в 150 млн. долл…» {428}.
Практические шаги по решению проблемы долгов американская сторона возложила на только, что назначенного первого посла США в СССР У. Буллита, который 15 лет назад выступал перед В. Вильсоном за признание СССР. По приезде в Москву У. Буллит был искренен в своих симпатиях к СССР, полон оптимизма и самых радужных надежд на установление дружеских советско-американских отношений.
Ничего не предвещало беды. Так, на одной из первых встреч с советскими дипломатами состоявшейся в конце 1933 г. американский посол, указывая на гитлеровцев, говорил: «Эти люди сошли с ума во всех отношениях и самым большим их безумием в политической области являются их планы договориться с Японией и Польшей против СССР»… «Потом он горячо стал говорить о том, что Рузвельт искренне хочет помочь СССР, что Рузвельт не является сторонником старого порядка и что он так же, как сам Буллит, полагает, что САСШ заинтересованы в том, чтобы помочь нашему «эксперименту», что Америка теперь ищет новых путей, что если они не будут иметь успеха, а наш «эксперимент» будет иметь успех, то Америка будет учиться у СССР» {429}. Описывая свой прием в Москве в 1933 г., Буллит приводил ответные слова Сталина, обращенные к нему: «Я хочу, чтобы вы поняли: в любое время, днем и ночью, если пожелаете встретиться со мной, дайте знать — я приму вас тотчас же». Буллит докладывал: «Этот жест с его стороны был необычаен: до этого он вообще отказывался принимать каких-либо послов» {430}.
Однако скоро настроения посла изменились кардинальным образом. Первой задачей Буллита было изучение проблемы долгов в целом, а второй — «различные вопросы, связанные с признанием России» {431}. Главным был вопрос долгов, где Советское правительство придерживалось «джентельменского соглашения», зафиксированного в совместном коммюнике Рузвельта — Литвинова, — «долги в обмен на займы» {432}. В ответ Буллит заявил, что «взаимоотношения не начинаются с предоставления займов… им должна предшествовать выплата иностранных долгов. После решения вопроса о долгах отношения могут развиваться дальше» {433}.
Советский Союз не мог пойти на такой шаг, «на другой день после того, как мы заключим соглашения с американцами, — предупреждал Н. Крестинский, — все другие страны кредиторы поставят вопрос о своих долгах» {434}. На Буллита подобные аргументы не действовали и он перешел к политике прямого шантажа. В марте он писал госсекретарю Халлу: «…возможно, лучше всего приостановить все торговые и финансовые отношения, пока ситуация не прояснится» {435}. Буллит рекомендовал Ф. Рузвельту «поддерживать по возможности самые дружеские личные отношения с русскими, но они должны дать понять со всей ясностью, что если русские не захотят сделать шаг вперед и взять морковку, то получат дубинкой по заднице» {436}. В своих обращениях к президенту Буллит называл Сталина «кавказским бандитом», «который знает только одно: если ты отдал ему что-то просто так, значит, ты осел».
Буллит угрожал Литвинову, что США примут Закон Джонсона и «закроют свои кредитные рынки для стран, не выплативших долги Соединенным Штатам, что нанесет ущерб Советскому Союзу. Литвинов отвечал, что этот закон не повредит Советскому Союзу, потому что советская сторона сможет удовлетворять свои потребности в других местах и, кроме того, имеется много стран-должников, в том числе Англия, Франция и Италия» {437}.
Реакцией США стала организация настоящей финансовой блокады СССР. Так, например, сообщение корреспондента «Чикаго дейли ньюс» о том, что в Берлине ведутся переговоры о кредите для СССР в 40 млн. долларов для постройки металлургических заводов и что американские банкиры Диллон и Рид, вероятно примут в нем участие, вызвало заявление представителя госдепартамента о том, что департамент не допустит амеручастия {438}. Другой пример связан с Буллитом. В середине 1930-х он узнал, что Франция и СССР договорились о займе в миллиард франков. Американский посол приложил все свои силы, для того, что бы расстроить сделку. Он убеждал французов: «Россия никогда не вернет этого займа» {439}. Сделка была сорвана. Провал кредитных соглашений сыграл свою роль и в отношениях с Германией. В феврале 1935 г. президент Рейхсбанка Я. Шахт говорил торгпреду СССР в Германии Канделаки: «ваши неудачи с кредитами во Франции и Америке не могли не сказаться на вашем положении здесь. Благодарите Рузвельта и Эррио или проклинайте их — дело ваше. А мы теперь видим, что получить кредиты вы можете только у нас. Мы их дадим вам, но условия будут, простите, более жесткими» {440}.
Полпред СССР в США А. Трояновский шел против официальной линии Кремля и постоянно настаивал на удовлетворении в том или ином виде требований Вашингтона: «Мне кажется, — писал в 1935 г. посол в Москву, — что нам важно сохранить дружеские отношения с американцами и с точки зрения влияния этих отношений на международную обстановку, и с точки зрения использования американских возможностей для обороны в войне, которая нам по видимому, в ближайшем будущем будет навязана, и с точки зрения использования передовой американской техники для нашего народного хозяйства…» {441}. «Мы достигли такой степени экономического и технического развития, — отмечал А. Трояновский, — при котором только Соединенные Штаты могут помочь нам в дальнейшем движении вперед… Надо признать, что Европа имеет по сравнению с Америкой кустарную организацию…» {442}.
После перевода Буллита из СССР послом в Париж, на его место был назначен Дж. Дэвис, активный сторонник советско-американского сближения. По мнению М.Литвинова высказанном на встрече с Дэвисом: «за исключением вопроса о долгах, практически все остальные вопросы тривиальны или уже улажены к удовлетворению Соединенных Штатов» {443}. Проблема долгов к тому времени уже потеряла свою остроту. «Все деятели разных лагерей встревожены тем, что происходит сейчас в Европе, и вкривь и вкось говорят об опасности войны и обсуждают возможную позицию США, — докладывал А. Трояновский в 1935 г., — Перед лицом такого положения вещей, разумеется вопрос о наших долгах и кредитах становится весьма маленьким» {444}. Спустя год другой советский дипломат сообщал из Вашингтона: «Вопрос о наших долгах никого в США не интересует, за исключением, быть может, официальных лиц. Объясняется это ничтожностью сумм» {445}.