Тут же лихорадочно огляделся в поисках хоть какого-нибудь оружия. Пусть даже кухонного ножа.
Следом, буквально на моих плечах, ворвался в мою избушку и треклятый излом.
Видимо, мутант тоже решил, что игры с жертвой пора заканчивать. Облако смрадного дыхания, сравнимого разве что с благоуханием сгнившего кишечника, активно разлагающегося меж ребер псевдоплоти, обдало меня с ног до головы. Нырять за диван и переворачивать его, дабы воздвигнуть хотя бы временное препятствие между мною и монстром, было уже поздно.
Я в ужасе обернулся.
Красные глаза излома обожгли меня как два угля, выскочившие из костра прямиком мне в рожу. Обрывки истлевших бинтов полетели в разные стороны. А я ведь только неделю назад устраивал в избушке генеральную уборку! После чего излом мгновенно выбросил вперед многосуставчатую клешню. Сейчас мне оторвут голову, один против миллиона.
Я вжал башку в плечи и зажмурился — терпеть не могу смотреть смерти в лицо.
А в следующую секунду излом с размаху водрузил мне на темя… большой картонный детский барабан.
Знаете, бывают такие — в красных и зеленых узорах, с пластмассовым ободком и вялой мембраной?
И тут же взялся со всего маху колотить по нему своей лапищей, отбивая в бешеном ритме зажигательную румбу!
Когда я нашел силы открыть глаза, в комнате было пусто.
Ни барабанов, ни изломов.
У запертых снаружи дверей большой кучей было свалено мое музыкальное оборудование, привезенное вчера от Бая. За окнами маялся понурый полдень без малейшего признака солнечных лучей. Обычное дело для Зоны Отчуждения. И как только мы, люди, рядом с ней живем?
Но самое главное — в дверь избушки кто-то методично и требовательно колотил палкой.
Звонок у меня отсутствует. Ни к чему эти излишества Трубачу…
Ну и какого хрена, спрашивается, колотить в мои двери ни свет ни заря после честной трудовой ночи?
Этот стук, очевидно, я и принял во сне за дробь барабана, презентованного мутантом. Что поделаешь, похмелье порой дарует нам видения и позабористей…
— Кто? — грубым голосом прогундосил я, с трудом приподнимаясь на диванчике.
— Дед Пихто, — лениво откликнулись из-за двери.
Этот голос я узнаю из тысячи.
Володя Пушкарев по прозвищу Комбат. Владимир Сергеич. Легенда Зоны.
Черт побери, а ведь он-то мне сейчас и нужен! Именно он!
Кряхтя, я слез с диванчика и поплелся открывать.
Комбат — это, я вам скажу, фигура. Эпическая! Вот только иногда Комбат служит мне живым укором. Потому что все при нем! Смел, удачлив, рассудителен и бабам нравится — всем подряд, не исключая даже принцессы какой-то немецкой, не то Лихтенштейнской, не то Люксембургской.
Картами дядя Вова не балуется. В отличие, например, от меня. Темным тоже ни копья не должен… И почему я с него пример не брал? Эх…
Еще Комбат умеет слушать и делать собственные, порой очень странные выводы. Поэтому битых полчаса он молча просидел над чашкой крепчайшего цейлонского чая, слушая сбивчивый рассказ о моих недавних злоключениях. После чего покачал головой и проворчал:
— Доигрался ты, Трубач. Дотрубился. В трубу свою.
— Не понял?
— Вся твоя вчерашняя история, — пояснил он, — это твой очередной вызов судьбе. И вот, наконец, доигрался. Считай, что трубы этого… Апокалипсиса — они для тебя уже сыграли. Похоронный марш Мендельсона. «Я вновь обручился со сме-е-ертью…» — шутовски проблеял он фальшивым надтреснутым тенорком.
На месте Комбата можно было, конечно, и не путать Апокалипсис с Иерихоном. Но мысль его я все равно понял.
Поэтому я счел за лучшее отмолчаться.
— Я тебе сколько раз советовал не брать карты в руки? — начал он издалека.
— Восемнадцать, — с трудом выдавил я. — С половиной.
— То-то же, — ответил Комбат, ненароком отгоняя только что зародившуюся в моем воспаленном мозгу одну очень ценную мысль.
Не брать карты в руки. Точно!
— Ладно бы ты еще проигрался кому-нибудь из наших. Тут можно бы как-то разрулить. Но с темным, да еще с этим Стерхом!
Он озадаченно покачал головой. И я своею — в такт.
— Стерх крут немерено даже среди темных сталкеров. Такие, как он, образуют свой особый клан. Живут все больше по заброшенным деревням, на самых опасных уровнях, — сообщил Комбат с задушевно-интригующими модуляциями в голосе, характерными для ведущих телеканала «Наука и открытия». — Я давно уже думаю, что клан этих темных преследует какие-то свои, непонятные нам, простым смертным, цели. И для этого у них ба-а-альшие возможности.
Мы помолчали.
Конечно, он сейчас прикидывал, как высвободить мою буйную головушку из кошмарной паутины долга… Навряд ли у Комбата найдется сейчас и пара штук баксов, несмотря на все его былые подвиги. Уж больно он шиковать любит…
Я же думал, периодически морщась от боли в башке, о картах. Вернее, одной карте. О карте Стервятника.
— Неважно выглядишь, приятель, — вдруг сказал Комбат. — Надо бы тебя подлечить… Пожалуй, прогуляюсь за пивцом к Любомиру. Тебе оно сейчас будет как нельзя кстати.
Любомир, если вы не знакомы, работает в «Лейке». Хороший бармен в не самом плохом баре. Я там тоже, кстати, работаю по вечерам.
Увы, на фоне Любомира я сейчас натурально нищеброд. Любомир промышляет перепродажей хабара и прочими сомнительными делишками под патронажем многоопытного Хуареса и имеет нормальные деньги.
А я? То-то же.
— Постой.
Наверное, у меня и вправду был жалкий вид. Во всяком случае, Комбат сочувственно вздохнул, обозревая измятый ландшафт моей физиономии.
— Что? Не надо пива?
— Да я не про то…
— А про что?
— Ты что-нибудь о Слоне слышал?
— О Слоне?..
Идиотский вопрос: кто же в Зоне не слышал о Слоне?
Вот только то, что знает умник Комбат, зачастую кардинально отличается от того, что знают отмычки.
— …Что именно ты хочешь узнать о Слоне?
Люблю я все-таки лаконичных людей. Может, я в другой жизни был греком-спартанцем? Во всяком случае, обстановочка в моей берлоге вполне себе спартанская. И к тому же все покрыто античной пылью поистине марафонской толщины.
— У Слона была карта Стервятника? Или это художественный свист? — спросил я.
Комбат глянул на меня теперь уже с откровенным сочувствием. И вздохнул. Такой, мол, большой, а в сказки веришь!
— Я серьезно, Комбат. Думаю, она стоит хороших денег. И если ее как следует толкнуть… Например, Хуаресу, а?