– Дети Evgeni и Larin… – отвечал Додар с рассеянной улыбкой.
– Не понял! Повтори!
– Русские.
– Русские?!
– Да.
– Чтобы мы сдавались?
– Да! У них танки… Говорят, численное превосходство…
– Никогда!
С первого этажа застрочил пулемет. Со второго полетела ручная граната. В ответ тяжело ухнуло дважды. Нужник и вместе с ним половина второго этажа рухнули вниз. От третьего откололся шестиугольник с тяжеленным кубом звукоулавливающей системы.
Когда дым рассеялся, Додар принялся искать свой облегченный «Баал», но нашел только разводной ключ. Оно и не удивительно – несколько минут назад он положил автомат на крышку сгинувшего «Аташа». Пистолет же рядовым был не положен.
Додару ничего не оставалось, как прижать книгу к груди и закрыть глаза. Запели в листве шустрые пули, застучали рикошеты. Запахло кровью и ацетоном.
А через минуту все стихло.
Вновь раздался тот же зычный голос.
Додар осторожно привстал с кресла оператора и посмотрел вниз.
На перилах ограждения второго этажа, лицом вниз, повис рядовой Нух, прошитый не менее, чем дюжиной пуль.
Сержанта Руза видно не было – он лежал на земле, на груде досок, в противоестественной позе человека, чей позвоночник сломан сразу в нескольких местах. Истошный крик рядового Саккара Додар слышал еще до того, как рухнул нужник. И по тому, как внезапно он оборвался…
– «Ne spitsya, nyanya, zdes’ tak dushno…» – во всю глотку прокричал Додар и сразу вслед за этим вспомнил еще: «Bogat, horosh soboyu Lensky vezde bil prinyat kak zhenih!»
Додар положил переводчик в нагрудный карман. Заткнул за пояс книгу. И, подняв руки в интернациональном жесте примирения с судьбой, ступил в пластиковую люльку лифта.
Осень 2005
Однажды я придумал забавный постмодернистский сюжет. Как и требуют каноны постмодерна, этот сюжет был отчасти заемным, занимать же я, как человек дерзкий, решил ни много ни мало – у Франца Кафки. Представьте, некий молодой коммивояжер просыпается однажды утром и обнаруживает, что все его семейство – одаренная красавица-сестра, пенсионерка-мать и немолодой, но сильный духом отец – превратилось в жуков. Ситуация гениального кафкианского «Превращения» выворачивается шиворот-навыворот. И совестливый невротик Грегор Замза, превозмогая отвращение, начинает налаживать общежитие со своими родными, и все же такими омерзительными жуками… Рассказ «про жуков» я так и не начал, вероятно, побоявшись выглядеть слишком уж жалким в сравнении с великим чехом. Зато я написал повесть с названием «Превращения». В ней нет зловредных насекомых, зато есть цветы и у этих цветов с людьми складываются весьма непростые отношения.
Повесть была написана специально для этого сборника. Никогда раньше она, конечно, не публиковалась.
– Один билет. Взрослый, – сказала Ириша, приблизив голову к оконцу кассы.
– Один? – переспросили из сумрака. – Точно? У нас дети после года оплачиваются.
– Точно, – Ириша сунула деньги в окошечко, похожее на норку мультяшного мышонка Джерри.
Понятно было, отчего невидимая, но почему-то легко воображаемая кассирша, женщина не бальзаковского, не писал Бальзак о таких, но скорее веркисердючкиного возраста с тусклыми волосами, зализанными бороздчатым полумесяцем гребня, переспрашивала про количество билетов. А вдруг у ног Ириши стоит, рассеянно покачиваясь, сопливый карапузик с лопаткой и ведерком, годиков этак двух, которого она попросту не видит из своей узкой и высокой амбразуры? Надо, чтобы он оплачивался.
Ириша задумчиво поглядела на красный билет и смело шагнула в алебастровые ворота, над которыми полукружила насаженная на проволочный каркас надпись «Зоопарк».
Невдалеке от входа вымощенная тротуарной плиткой дорога разделялась на три, как в русских былинах. Имелся и межевой камень. «Хищники», «Птицы», «Обезьянник» – туда вела правая тропинка. «Жирафы», «Верблюды», «Аквариум» – средняя. «Дирекция зоопарка» – левая.
«Налево пойдешь – себя потеряешь…» – подумалось Ирише.
Она, конечно, пошла налево.
Дирекция занимала благообразно-ветхий особняк, доставшийся ей от дореволюционных отцов-основателей. Все они носили монокли, красивые немецкие фамилии и окладистые ухоженные бороды. К дверям здания вело высокое бетонное крыльцо. Многочисленная лепнина на его фронтоне казалась неряшливой, оплывшей. Да оно и понятно, ведь каждый год ее красили, не потрудившись смыть прежний слой.
Ириша села на лавку и скрестила руки на груди. Поглядела на часы. До начала обеденного перерыва оставалось шесть минут.
Ириша была уверена: Лиля ее видит. Кабинет у нее на втором этаже, рядом с кабинетом директора.
Лиля – секретарша. «Секретарша в зоопарке – звучит как издевательство. Мне никто не верит, когда я говорю!» – жаловалась как-то Лиля.
По ступеням крыльца спустился замдиректора Полянский – за два года, что Лиля и Ириша прожили вместе, Ириша успела узнать весь Лилечкин трудовой коллектив. Несколько раз Ириша даже бывала на вылазках вместе с небогатой зообратией – сосиски вместо шашлыков, корейская морковь, дешевое массандровское пойло. Полянский был полноватым блондином, безосновательно довольным всем подряд – работой, зарплатой, семьей, тремя детьми. Манера общаться у него была своеобразной. Людей он воспринимал лишь как отсветы всепроницающего мерцания великого животного царства.
«Надо же и совесть иметь – опаздывать на сорок минут, коза ты моя камерунская!» – укорял Полянский заспанную Лилю, вваливающуюся в контору в десятом часу.
«Как же это ты, нерпа моя байкальская, письмо от „Гарант-банка“ третий день до директора донести не можешь?» – журил Полянский нерасторопную Лилю.
– А ты что тут делаешь, русская моя выхухоль? – дружелюбно спросил Полянский, оказавшись возле Ириши.
– Как обычно, Лилю жду, – отвечала Ириша с хилой улыбкой выздоравливающей тифозницы.
– А-а… Лили сегодня нет… Заболела.
– Понятно, – кивнула Ириша.
Понятно было, что Полянский врет. Но человек он был симпатичный и незлой, впрочем, как и большинство знакомых Ирише зоологов. Говорить ему резкости не хотелось.
– Я просто посижу… Устала.
– А то может в «Адриану» махнем? Там на проспекте пиццерия открылась, недорогая.
– Спасибо, не хочется что-то.
Полянский ушел, по-балетному широко расставляя носки. А Ириша осталась. Она достала пачку сигарет, каждая толщиной со шнурок, вынула одну, хрустнула поддельной зажигалкой «Зиппо».