– Вот это да… Откуда вы все это знаете?
– Я историк.
– Любитель?
– Почему? Дипломированный. После университета, даже аспирантуры. Хотя и любитель, конечно, тоже.
– Извините за глупый вопрос, ради бога, – смутилась Арина. – Я всю жизнь проработала в торговле… Просто успела забыть, что ведь и в наши дни бывают где-то еще университеты… Чувствую, скоро начну носить свитера с люрексом, слушать певицу Валерию и певца Киркорова… Как все у нас…
– Неужели нигде не учились? Речь у вас интеллигентная.
– Не велика заслуга. У меня родители преподаватели, дедушка даже проректором был. В машиностроительном институте. Так что корни.
– А почему не учились?
– Знаете, в 1991 году, я еще девочка совсем была, я вдруг очень остро поняла такую истину… Низкую… Как бы вам объяснить… Что все равно придется собой торговать. Ну, в переносном смысле, конечно… Родители нищие мечтатели, квартира – однокомнатная, конфеты мне позволялись только по воскресеньям, джинсы покупали «на вырост», с расчетом на целый год. Вот я и решила, лучше начинать зарабатывать сразу – большего достигнешь, пока все это тебе не опротивит. Вот вы – вы же, в конечном счете, тоже работаете в супермаркете, а не, допустим, учителем истории.
– Я бы, может, и не против учителем. Это, в сущности, так… своеродно. Недавно читал книгу про географа, который глобус пропил. Душа моя сначала развернулась, широко-широко, а потом завернулась, то есть свернулась в такой вот изящный вензель, какие, знаете, раньше гнули, чтобы украшать кованые ограды помещичьих парков, по-моему, что-то похожее было в Летнем саду… Ну, врать не стану, про школу я всерьез не думал, а вот в аспирантуре три года отучился, собирался защищаться, все по-настоящему. Но потом жена забеременела. Стало не до вензелей.
– Надо же! И когда срок? – с детской, ясноглазой улыбкой поинтересовалась Арина. Все в ее облике вмиг переменилось. Она стала похожа на Фею Орешника, приводящую в боевую готовность волшебную палочку, мановением которой все оживут, разбогатеют, укрепятся духом. Саша заметил, женщины всегда встречают весть о чужой беременности по-детски искренне, на необычайно возвышенной сестринской ноте.
– Кажется, в марте. Черт… Или в апреле?
– Ну и ну! Весной! Славно-то как! УЗИ делали?
– Леля почему-то не хочет. Она такая суеверная… Кажется, мать ей какое-то объяснение привела такое, оккультное. Что вроде как до седьмого месяца нельзя.
– А-а, ясно, – кивнула Арина, посерьезнев. – А почему разнорабочим пошли?
– А кем еще?
– Ну не знаю… Хоть кассиром.
– То же мне, должность. Сидишь целый день перед этим ползущим обочь конвейером, слушаешь как машина чеки пробивает. Сдачу из выдвижного ящика вылущиваешь… «Это бананы из уцененки? Почему морковь не взвесили?! У вас что-то со штрих-кодом, почему-то не соответствует. Покажите, пожалуйста, ваш рюкзачок…». Безвыходуха, Арина! Вот как у этого несчастного крокодила в аквариуме… – Саша легонько пнул белый сверток носком.
– Вы поосторожней. Вдруг он и правда египетский бог. Еще обидится. Нашлет на нас какую-нибудь гадость…
– Уже наслал. Тащимся на другой конец города ночью…
– Нет, нельзя так говорить! Какое ни есть, а приключение, – назидательно сказала Арина. – Хоть что-то новое. У меня от этой схемы дом-работа-дом-работа скоро начнется эта самая, как в старых романах… инфлюэнца.
– А дома-то, небось, волнуются.
– Так позвоните.
– Уже позвонил, пока вы с шофером договаривались.
Разговор угас. Саша рассматривал сверток. Ему даже начало казаться, что он начал под складками ткани различать, где у тушки лапки, а где мордка. И даже, какое у этой мордки выражение.
Машина вновь заложила крутой поворот. Однако на сей раз Арина удержалась на месте, крепко вцепившись в лавку обеими руками. Саша досадливо взглянул на нее – у Арины была такая тонкая, сильная талия, чувствовалось даже сквозь подбитое ватой твидовое пальто. Вот и упорхнуло счастье за эту чудо-талию подержаться. Одной ночной фантазией больше. Или меньше. Не понятно.
Между тем Арина перехватила его взгляд. И по тому, как она искривила губы, Саша вдруг понял, что она прочла его последнюю мысль точно, буква в букву. Может, в темноте обостряются телепатические способности? Его прошибла испарина.
Он хотел замять неловкость рассказом про жрецов Себека, поинтересоваться, известно ли ей про распространенное египетское имя, которое на русский переводится как «Себек радуется» или «Себек доволен», но язык не послушался, спросил совсем другое.
– Извините, Арина… У вас мужчина есть? Ну там муж, или что…
– Есть, конечно. Он работает в «Интерфуд плюс», мы через них фрукты закупаем, финдиректором. Про таких говорят «хороший человек». Больше добавить практически нечего. Мы поженимся следующим летом. Или осенью. Когда достроят дом, где мы проплатили двухкомнатную. Если бы меня кто-нибудь спросил, счастлива ли я, я сказала бы «почти да». Только сейчас никто не задает таких вопросов. Как будто слово «счастье» – оно…
– …Табуированное, – подсказал Саша. Недавно он уже размышлял об этом, когда листал в гостях у племянницы брошюру «Темы для сочинений, 10 класс». Абстрактные темы вообще куда-то подевались, вместе с большими красивыми словами «добро», «правда», «справедливость». Может, схоронились на время, а потом, через десяток лет, вылезут, исхудавшие, но непобежденные, из своих катакомб?
Побуксовав не для виду, машина встала – водитель заглушил двигатель.
«Приехали! Там она – ваша „Заря“. Дальше дороги нет!»
Узенькая полоска света между створками дверей превратилась в широкое бледно-золотое полотнище.
Сугробы сменялись ледяными скользанками, но идти было в охотку.
Они быстро миновали спящий микрорайон, который, припомнил Саша, назывался Печники. Двухэтажные дома послевоенной застройки дышали уютом будто и впрямь в сердце каждого из них топилась белая русская печь, а на ней бил баклуши Емеля.
Местные жили наполовину сельским укладом – тут и там виднелись прирезанные к балконам первого этажа огородики в квадратных скобках смородиновых кустов, на дверях подъездов не водилось домофонов, самосадом росли гаражи и на грибные поросли смахивали вентиляционные выходы погребов, снабженные мухоморными шляпками.
Жильцы уже спали – только в одном незашторенном окне спорили о футболе хмельные хари, да еще, пожалуй, кое-где темнота комнат была подсинена телевизионными отсветами.
Указатель "На «Зарю» обещал триста метров. И Саша с радостью отметил, что вот еще целых триста метров перед ним будет законно вышагивать красивая и почти незнакомая женщина.
Арина молчала. Но молчание это было не отчуждающим, а напротив – каким-то хорошим, светлым. Саша с удовольствием вообразил, что она сейчас думает про него.