– Хорошо. – Помощница торопливо вышла, испытывая невероятное желание обернуться и еще раз взглянуть на босса, непохожего на самого себя.
Как только за ней закрылась дверь, Кайсаров бросился к телефону, готовый звонить в Беловетровск, в ту самую гостиницу, где жила Марьяна. Он знал, в каком номере она останавливалась, потому что провел в нем ночь. Этого было достаточно для того, чтобы выяснить остальное. «Если нам суждено быть вместе, все получится сразу», – подумал он.
Несколько звонков, чтобы навести справки, и вот его уже соединяют с Беловетровском.
– Постоялица несколько часов назад выписалась, – ответил ему дежурный администратор нараспев. – Я вызвал для нее такси к одиннадцатичасовому поезду.
– Одиннадцатичасовой?! Благодарю! – крикнул Кайсаров так громко, что даже сам испугался.
Потом заметался по кабинету, как летучая мышь, потерявшая ориентацию в пространстве. Если Марьяна села в поезд в одиннадцать часов, у него в запасе еще есть время. Он приедет на вокзал и встретит ее на перроне. Она увидит его, и по ее реакции он сразу все поймет. А он, в общем-то, не сомневался в ее реакции.
Конечно, впереди трудные времена. Придется объясняться с Мариной, с ее мамашей, со своими родителями… Впереди развод и новая жизнь… Но сейчас все иначе, чем прежде! Он встретил девушку, чувства к которой были светлыми, яркими, невообразимо прекрасными. Он испытывал восторг, нежность, воодушевление, у него кружилась голова, его сердце ликовало рядом с ней. Это было совсем не то, что прежде.
Он вспомнил темную обжигающую страсть, которую испытывал к своей первой жене. Мощное физическое влечение скручивало его так, словно он попал под действие черной магии. Он тогда забросил карьеру, отказался от всех увлечений, позабыл про обязательства, избегал друзей. С головой нырнул в этот омут… И вынырнул из него уже женатым. Как только чары пали и страсть утихла, отношения развалились, словно наспех сложенный шалаш. Он изо всех сил пытался сохранить семью ради дочери, но его жене не нравилось, что он вышел из состояния транса и больше не желает ходить по струнке.
Отношения с Мариной развивались примерно по тому же сценарию. Кто может гарантировать, что он снова не напортачил? Что эта горячка – не разновидность того же самого умопомешательства, которое заставляет его совершать ошибку за ошибкой?
Может быть, прямо с поезда отвезти Марьяну к родителям? Пусть мать посмотрит на нее и выскажет свое мнение. Ведь первое впечатление – на девяносто процентов верное! По крайней мере, так говорят. Нет, это плохая идея. Его родительница ясно дала понять, что не хочет его развода с Мариной. И ее можно понять. Сына швыряет, как надувной мяч, попавший в полосу прилива. Если с бухты-барахты предъявить ей Марьяну, она мгновенно ощетинится. Тогда, может быть, Зоя Васильевна? Он покрутил эту мысль так и эдак и решил, что она просто отличная. У его помощницы глаз – алмаз. И она к тому же – тонкий психолог. Окажись она бывшей разведчицей, он бы не удивился.
– Зоя Васильевна! – позвал Кайсаров, врываясь в собственную приемную. – У меня возникли срочные дела. Соберите документы, которые я должен подписать, и сложите в папку. Я уезжаю, но чуть позже вам позвоню, и вы подвезете их мне… куда-нибудь. На вокзал, например.
– На вокзал? – переспросила та.
– Или в какое-нибудь кафе. Договорились?
Зоя Васильевна чуть опустила голову и посмотрела на босса поверх очков.
– Договорились.
Кайсаров вылетел из редакции, как стрела, выпущенная из лука Леголаса. Увидев босса, несущегося к автомобилю на всех парах, Вадик торопливо пристегнулся и завел мотор.
– Гони на вокзал, – приказал Кайсаров, плюхнувшись на свое обычное место сзади.
– Слушаюсь, – ответил водитель и ловко встроился в поток машин.
– Ты даже не спросил, на какой вокзал, – попенял ему Кайсаров, когда они притормозили на очередном светофоре.
– На тот, который соединяет Москву с Беловетровском, – пробормотал Вадик себе под нос.
Но Кайсаров, конечно, услышал и засмеялся.
* * *
Поезд уже остановился, пассажиры маленьким табуном прошли по коридору, а Марьяна, не шевелясь, все сидела на своем месте. Сумка с вещами стояла рядом с ней. Всю вкуснотищу, собранную Василиной Геннадьевной, слопали голодные студенты, возвращавшиеся из похода в том же вагоне, что и Марьяна. Их щенячья благодарность в другой ситуации наверняка тронула бы ее. Но не сегодня.
Она понимала, что пора выходить, но все медлила и медлила. В конце концов проводница выставила ее, сочувственно похлопав по спине, и даже помогла спуститься на перрон. Распухший нос и заплаканные глаза пассажирки заставили ее очерствевшее в браках и разводах сердце смягчиться. Еле переставляя ноги, Марьяна двинулась в сторону вокзала, ежась от ветра, который протыкал ее острыми ледяными стрелами. Казалось, что перрон никогда не кончится и она всю жизнь будет брести по нему, одолеваемая горестными мыслями.
Когда в кармане зазвонил мобильный, Марьяна с облегчением остановилась и опустила сумку на землю. Посмотрела на дисплей и прижала телефон к уху.
– Ты уже дома? – донесся до нее бодрый голос Сони.
– Только что сошла с поезда, – пробубнила в ответ Марьяна.
– А что это у тебя такой прононс? – с подозрением спросила сестра. – Только не говори, что простудилась в своем Беловетровске.
– Нет, в моем Беловетровске все было хорошо.
– Ты ведь не опоздаешь на день рождения отчима?
– Не опоздаю, – пообещала Марьяна, разглядывая носки своих ботинок. – И не принесу с собой ружье, чтобы кого-нибудь пристрелить. А уж если вы все так меня боитесь, я могу заранее напиться валерьянки и лечь спать в обнимку с Марафетом под батареей.
– Воображаю, – пробормотала Соня. – Хотя я и не планировала брать с собой кота на семейный праздник.
И даже добавила что-то еще. Но что – Марьяна не услышала. Потому что в этот самый момент подняла глаза и остолбенела. По опустевшему перрону со стороны вокзала к ней шел Андрей и улыбался. Всклокоченные волосы, лихорадочный румянец, распахнутый плащ… Сердце Марьяны перешло с шага на бег, потом пустилось в галоп, подпрыгнуло и сделало кувырок через голову. Она что-то проблеяла в трубку, отключила связь и уронила руку. Слезы, которые, как ей казалось, окончательно иссякли километров за двадцать до Москвы, ударили в глаза. Марьяна часто-часто заморгала, и Андрей запрыгал перед глазами, словно телевизионное изображение с помехами. Пока она моргала, он налетел на нее, закружил, прижал к себе так крепко, что едва не задушил.
– Ребра, ребра! – простонала Марьяна.
Андрей поставил ее на землю, смачно поцеловал в макушку и захохотал:
– А я-то всю дорогу думал, что ты скажешь, когда увидишь меня. А ты кричишь: «Ребра, ребра!»
– Ты наврал, что мы больше никогда в жизни не увидимся. – Марьяна сердито ударила его кулаком в живот. Но потом сразу обняла, тесно прижалась к рубашке, дыша в нее горячо и влажно.