Женщины сменяли одна другую, и он знал, что это одна и та же женщина, менявшая маску, вовлекавшая его в восхитительный карнавал, в опасную погоню. В свете красных факелов сверкают стеклянные буруны, раздаются громкие выстрелы, скачут по палубе гильзы, лодки рывками отворачивают в сторону и исчезают во тьме. И в этой погоне, в этой страсти, в этих развеянных волосах и метущихся огнях, в этих пролетающих лодках и плещущих грудях что-то приближается к нему. Что-то самое важное и восхитительное, составляющее смысл его жизни, определяющее момент его смерти и указывающее тот тончайший луч, ту жемчужную радугу, куда умчится душа после смерти.

Полыхнуло в каюте, смывая все видения, унося непроявленную тайну. Девушка упала ему на грудь, и он чувствовал, как дрожит ее тело, как не могут успокоиться обнимавшие его руки. Он нашел ее губы и передал обратно лучистую звездочку, почувствовав, как в нем самом воцарилась блаженная темнота.

– Вера, царский подарок. – Он гладил ее маленькое атласное тело, которым она к нему прижималась. – Ты чья?

– Я мамина, папина.

– А кто твоя мама?

– Уборщица. Магазин убирает.

– А папа?

– Шофер. На грузовике в монастырь продукты возит.

– В какой монастырь?

– В Тимофееву пустынь.

Зеркальцев был поражен. Он был уловлен. Вокруг него невидимым циркулем провели магические круги, и на каждом была отмечена связанная с монастырем тайна.

– А он может меня отвезти в монастырь?

– А что тут особенного-то? Вы и сами на машине доедете.

– Нет, мне нужно тайно. Чтобы меня никто не заметил. Ни мать Фекла, ни отец Антон. Поговори с отцом.

– Поговорю.

– Я ему заплачу. Дай мне его телефон.

Он протянул в темноту руку, нащупал среди сброшенной одежды мобильник. Протянул девушке, и та, ударяя ноготками по светящимся жемчужинам, набила телефон отца.

И Зеркальцев, лежа в темной каюте, в несущейся по черному озеру яхте, вновь почувствовал острую боль, словно его настиг чей-то умоляющий зов, чей-то молчаливый, несущийся из заточения взгляд.

– Как зовут отца?

– Кузьма Трофимович.

Яхта между тем уже покинула озеро, плыла в темных, без огней, берегах Красавы. Причалила к пристани, где Голосевича поджидало несколько автомобилей.

– Надеюсь, Петр Степанович, вас не разочаровала прогулка? Наши толковательницы Алевтины разгадают финал пророчества, и мы повторим наше плаванье «по черной воде лбом вперед». Завтра утром в гостиницу за вами приедет Василий Егорович Макарцев и расскажет о дальнейших планах.

Он укатил на тяжелом упругом джипе, а Зеркальцев, чувствуя себя в центре магических колец, поглаживал в кармане телефон с драгоценным номером шофера, Кузьмы Трофимовича.

Глава 11

Едва Зеркальцев позавтракал в ресторане отеля великолепным омлетом с ветчиной, свежевыжатым апельсиновым соком и чудесным душистым кофе, как в вестибюле его перехватил предводитель православного братства Василий Егорович Макарцев. Он был одет в легкий белый костюм с малиновым шелковым бантом, что делало его похожим на художника Никоса Сафронова. Он был торжествен, строг и обращался с Зеркальцевым, как опекун, который блюл интересы неопытного и не слишком расторопного подопечного.

– Вы вчера совершили неосмотрительное и опасное путешествие. Я сделал Кириллу Федотовичу Голосевичу внушение. Нельзя доверять толкованиям, совершенным впопыхах и через силу. Надо проверять, проверять и еще раз проверять. Неверное толкование может дать ход трагическим вариантам истории. Многие смерти и катаклизмы, включая убийство эрцгерцога Фердинанда и гибель «Титаника», были следствием неверных и скороспелых истолкований. Надеюсь, вы готовы? Тогда я забираю вас с собой.

– Я хотел бы отдохнуть от вчерашних злоключений, – робко возразил Зеркальцев.

– Злоключения есть результат неверных толкований, – назидательно повторил Макарцев. – Сегодня состоится важнейшее мероприятие. Мы присваиваем титул князя самому уважаемому члену нашего сообщества. После этого посвящения в нашем городе появится святейший князь, что упрочит весь монархический проект, который близок к своему завершению.

– Кто же сей уважаемый господин, кто сподобился этого вельможного титула?

– Да вы его знаете. Это глава красавинского ФСБ, генерал Леонид Сергеевич Лагунец. Он, кстати, тоже сделал Кириллу Федотовичу выговор за вчерашний вояж. – Макарцев взял Зеркальцева под локоть и повел, продолжая говорить на ходу: – По пути мы заедем на одно мое предприятие, которое я сегодня запускаю и которое согласился освятить наш уважаемый батюшка, отец Антон. Думаю, он уже на месте.

На разном от него удалении вращались концентрические окружности, загадочные кольца Сатурна, и каждое содержало в себе тайну, влекущую и губительную, и он не мог вырваться за пределы магических кругов. Был пленником странной реальности, в которой перемещался, как в жидком стекле.

Так чувствовал он, садясь в свой ХС90, направляя машину вслед черному джипу.

Они выехали за город, где струились железнодорожные пути, и оказались перед металлической призмой производственного сооружения с четкой пластикой стен. Оно напоминало современный автомобильный завод, или цех, производящий электронику, или склад дорогой продукции. Перед входом стояла охрана. Над закрытыми воротами красовалась неоновая надпись: «Оазис» и переливалась стеклянная бычья голова, в которой драгоценно дрожало солнце. Им навстречу из «лендровера» вышел отец Антон, казавшийся еще величественней и огромней, румяный, с рыжей бородой, синими острыми глазками и пухлыми могучими руками, в которых сиял крест. Макарцев радостно, развевая полы пиджака, припал к кресту, а Зеркальцев издали поклонился батюшке в черном облачении, отдавая дань его сану.

– Ну что, братие, совершим обряд освящения, прочтем очистительную молитву, да и отправимся чествовать светлейшего князя Леонида Сергеевича.

Из «лендровера» вышел шофер в подряснике и темной скуфейке, по виду церковный служка. Он постелил на черный капот машины алую бархатную скатерть. Поставил на нее золоченую чашу. Налил из фляги воды. Прилепил к краю чаши зажженную свечку. Положил возле чаши кропило, похожее на малярную кисть. Раскрыл тяжелую книгу, прилежно полистав страницы.

Отец Антон, сгибая могучий торс, поклонился, осенил себя крестом и гулко, с рокочущими руладами, произнес: «Во имя Отца и Сына и Святого Духа, и ныне и присно, аминь!»

Зеркальцев испытал странное оптическое переживание. Призматическое строение, пустота высокого голубого неба, стеклянная бычья голова с жидким солнцем, черный капот машины с алой скатертью и золоченой чашей казались заключенными в прозрачный голубоватый кристалл. Сквозь этот кристалл проходили не только лучи света, но и волны звука, и казалось, запахи, и даже вкусовые ощущения, оставшиеся от выпитого апельсинового сока. И все это, проходя сквозь кристалл, преломлялось, меняло свое направление, переносило сознание в соседний параллельный мир, в котором присутствовали все явления изначального мира, но поменяв свою последовательность, свой порядок и смысл, создавая затейливое отражение исходного мира.