Все остальные потянулись к купели. Голосевич погружался царственно, стараясь не замочить своего серебряного лица. Макарцев мелко, зябко крестился, а Степов долго топтался на мокрых ступенях, стыдливо прикрывая пах ладошками. Кто ухал в купель с криком ужаса и радости. Кто, постанывая, постепенно погружался в студеный источник. Некоторые лишь ополаскивали лицо, плескали за ворот рубахи. «Конкретные товарищи» разделись донага, одинаковые, как братья, волосатые, кривоногие, с толстыми золотыми цепями и невероятными наколками, изображавшими драконов, рогатых зверей и похожих на Вельзевула чудовищ. Отец Антон неодобрительно рассматривал эти богопротивные фрески.
Волосатые братья плавали в купели, брызгались, фыркали, хохотали. Когда к краю купальни подошел рассеянный, нерешительный губернатор, братья ухватили его за брюки, стащили в воду и стали топить, отчего губернатор визжал, охал, захлебывался, пока его, полуживого, липкого, не вытащили на сушу. Он быстро очухался и, забавляя людей, стал изображать мокрую собаку, смешно тряся загривком и дергая ногой.
Когда омовение завершилось, отец Антон поднялся на ступени часовни, обратился лицом к народу, усеявшему склон горы. Стал сзывать его своим густым, колокольным басом, на который отзывались люди и начинали стекаться к пастырю. Зеркальцев испытал знакомое раздвоение, словно пространство вокруг расслоилось и он одной своей частью оставался на горе, у сверкающего ручья, рокочущего басом проповедника, толпы богомольцев, а другой своей частью перенесся в соседнее пространство, отделенное от первого прозрачной голубой плоскостью.
– Братья и сестры, дай вам Бог исцеления от ваших недугов и хворей, пусть пошлет утешения в ваших печалях и духовных скорбях. Но вот что скажу вам, дети мои. Многие печали, случившиеся в нашем народе и в других народах многострадальной земли, проистекли от того, что Диавол своими хитросплетениями отнял у нас главное наше сокровище – единство во Христе. Он затмил наш разум и показал в кривом зеркале каждому народу своего Христа как Христа истинного, а Христа, которому поклоняется другой народ, объявил Христом ложным, а народ тот – богоотступным народом…
Зеркальцеву казалось, что в воздухе звучат иные стихи и напевы: «Мне матушка своей печальной сказкой, где кот Баюн и стайка сыроежек, когда сосулька синяя в стекле, и так чудесен звук ночной капели, и в старой бочке черная вода с листом клиновым, я теперь один, ни матушки, ни мхов в еловой роще, ни красной шляпки милой сыроежки, а только дым необозримых снов, и только снег на розовом надгробье, где имя чудное мне птица просвистала, когда же мы опять соединимся, когда в листве возникнет промежуток, и я скользну на солнечном луче».
– Но вот воцаряется русский царь, и Диавол будет посрамлен, – грозно и настойчиво проповедовал отец Антон. – И его кривое зеркало будет разбито, и в лучах славы над всеми народами воссияет единый Бог, сладчайший Иисус. О чем было предсказано нашим преподобным старцем Тимофеем, который изрек: «Ищи встречу за облаком, и два вина будут, как одно, и два хлеба будут, как один, и прославлен патриарх, на огне прилетевший». Что значит сие предсказание? Какой ответ дают нам глубокие толкования?
При этих словах две Алевтины, совершившие омовение, не совлекая с себя облачений, с проступавшими сквозь мокрые платья пупками и сосками, надменно посмотрели на именитых сограждан, чье могущество содержалось в кошельках, а не в сияющей ноосфере.
Зеркальцев же ничего этого не видел, пребывая за синей прозрачной стеной, в потусторонней реальности, где певуче звучало: «Когда на елке свечка затрещала и замерцал стеклянный дирижабль, тогда в долинах раздались тамтамы, и мне навстречу вышла африканка, она мне подарила плод румяный, тот самый, что висел на детской елке, и я узнал его по аромату, по капельке запекшегося воска, и я отнес его обратно к елке, и мама мне сказала, где ты был, но потянулись белые дороги, и им конца и края не видать, и этот путник, что в снегах растаял, чей след пропал за белым горизонтом, чье имя навсегда тобой забыто, тот путник – это я, вкусивший плод».
То было там, по другую сторону прозрачного голубого стекла. Здесь же, на горе, бежал священный ручей. На одном его берегу толпился народ – богомольцы, калеки, утомленные странники. На другой стороне стояли вельможи – камергеры, тайные советники, церемониймейстеры, лейб-медики, чиновники Тайной канцелярии. Отец Антон продолжал свою проповедь:
– Так что это значит: «Ищи встречи за облаком» и «патриарх, на огне прилетевший»? Что значит «два вина будут, как одно, и два хлеба будут, как один»? А это значит, дети мои, что надлежит совершиться чуду, и будет положен конец расколу, который разрывал нашу Христову веру на католическую и православную. Встретятся наконец наш Святейший Патриарх и папа римский, и они отслужат общую литургию, и вино, привезенное из Ватикана, сольется в чаше с вином, привезенным из Тимофеевой пустыни. А хлебные просфоры, испеченные в соборе Святого Петра, соединятся с просфорами, испеченными в Тимофеевой пустыни.
Народ на другом берегу ручья слушал напряженно и молча. Люди пытались уразуметь необычные слова, от которых им становилось страшно. Зеркальцев видел, как черноволосая женщина с чернильной тьмой в глазах кусает губы, ее худые плечи дергаются, и по всему ее изможденному телу пробегают волны страдания.
– И где бы вы думали, дети мои, совершится встреча двух церковных предстоятелей, Святейшего Патриарха и папы римского? А совершится она на космической орбите, на космической станции, куда уже доставлены аналои, подсвечники, лампады и где уже все готово к совместному богослужению. Святейший Патриарх и папа римский еще год назад были записаны, один – в отряд космонавтов, другой – в отряд астронавтов. Они прошли тренировку на центрифугах и отлично выдержали перегрузки. Они одновременно полетят с Байконура и мыса Кеннеди, встретятся на орбите и отслужат совместную литургию, которая будет транслироваться по всей Земле. Вот что такое «ищи встречи за облаком» и «патриарх, на огне прилетевший». И должен я перед вами открыться, дети мои, что и я, грешный, по благословению Патриарха, был зачислен в отряд космонавтов и буду сопутствовать Святейшему в его космическом полете.
С этими словами отец Антон ловким движением сбросил с себя шелковую черную рясу, и все увидели, что под облачением таился скафандр космонавта, серебристо-белый, эластичный, не подверженный космическому излучению, с трубками поддува, с карманами, из которых торчали инструменты, необходимые для работы в открытом космосе. И на груди скафандра, на серебристой ткани был изображен собор Святого Петра с латинской надписью «Ватикан» и русский храм с церковно-славянской надписью «Тимофеева пустынь».
Толпа ахнула, обомлела. Отец Антон воздел руки, как это делает ныряльщик, словно хотел нырнуть в лазурь бесконечного космоса.
Тишина продолжалась мгновение, и вдруг раздался истошный, нечеловеческий вопль. Это кричала женщина с чернильными глазами. Ее рот изрыгал длинный тоскующий вой, какой издает волчица, потерявшая своих волчат:
– Дьявол, дьявол! Католик засланный! Патриарха нам подменили! В русских церквях на латинском языке служите! Русское Рождество на католическое поменяли! Еврейскую Пасху вместо православной празднуете! Монахов ожените! Мужик с мужиком под венец пойдут! Из Тимофеевой пустыни матушек выслали! В скиту их в огне спалите! Мученицу, заступницу за веру православную, к Тимофею привезли! На цепи держите! Ядом поите! В Кремле зверь сидит, русский народ гложет! Из русских костей башню строит! Ты, ты! – Она ткнула пальцем в Зеркальцева. – Поезжай в Спас-Камень монашек спасать! Ты к Тимофею ступай и мученицу, заступницу за русскую веру и русский народ, из цепей спаси! На тебя Бог указал! Ничего не бойся! В Царствии Небесном принят будешь!