— Что? — хмурясь, спросила Полина.
— Тогда еще хуже. «Ха! Да этот Эстерсон недоучка и бездарь! Нашему флоту обещали чудо-оружие, а вместо него мы получили летающий гроб. Между клонским «Абзу» и нашим красавцем разница только в цене! Зато десятикратная!» Я не говорю уже о том, что погибнут люди…
— Бедный мой Роло. — Полина привлекла конструктора к себе, обняла, запустила пальцы в его шевелюру. — Бедный… Все образуется…
02.25.
Вспыхнули мощные прожекторы.
Захлопали петарды. По фиорду раскатилось звонкое эхо.
Колония пингвинов проснулась и начала метаться по своей стоянке, оглашая фиорд паническим гоготом.
Прожекторы были установлены таким образом, чтобы столбы света легли от опасной зоны вокруг ледяного завала в сторону далекой чистой воды. Петарды тоже разложили с умыслом: сперва взрывались те, которые были ближе всего к прожекторам, а потом цепочки взрывов распространялись в сторону пингвиньей колонии.
С того места, где стояли Полина, Эстерсон и офицеры, пингвины видны не были. За ними должен был наблюдать в бинокли контрольный пост на другом берегу фиорда.
В 02.28 начальник поста связался с Оберучевым. Тот, посмеиваясь, сообщил Полине, что, по словам мичмана Коровина, пингвинов «всех до одного смело в воду».
— И что они делают в воде? — тревожно спросила Полина.
— Что-что… Улепетывают во все лопатки! Со скоростью торпеды! — засмеялся Оберучев. — Все сработало!
— Ну слава Богу. Очень надеюсь, что наши пернатые друзья отделаются легким нервным расстройством, — сказал Эстерсон.
— Вы с Полиной молодцы, — сказал Оберучев с необычной, невоенной интонацией легкой недоговоренности, которую конструктор понял для себя так: «… Но очень хотелось бы, чтобы вы, Роланд, оказались молодцом в главном». — А теперь — прошу в укрытие! Не забываем о наушниках!
Все забрались в бункер.
Внешне бункер походил на эскимосское иглу. Он был обложен тесаными ледяными блоками, засыпан снегом и облит водой для цементировки. Внутри же стояли два гофрированных контейнера от «Дюрандалей», в стенках которых были грубо прорезаны двери.
Имелась также длинная узкая амбразура, но ее по настоянию конструктора закрыли металлическими листами.
— Ну теперь-то закурить можно? — спросил Эстерсон.
— Курите, — нехотя согласился некурящий Оберучев и, взяв трубку полевого телефона, сказал одно слово: «Давай».
Часы показывали 02.30.
Взрывы все присутствующие, не сговариваясь, считали вслух, хором, как публика на праздничном салюте.
Один!
Два!
Три!
В фиорде рокочут отзвуки, в бункере — молчание. Только слышны приглушенные удары и всплески — падают поднятые в воздух обломки.
Первая серия взрывов была направлена на то, чтобы частично разметать, а главное, раздробить на более легкие части ледовый завал. Иначе, как показывали расчеты Эстерсона, главное изобретение Полины — массивный кус, отколотый от ледника — не сможет смести завал прочь.
— Что-то я не понял… Где остальные взрывы?! — спросил наконец инженер-лейтенант Юдинов, заместитель Оберучева.
— Да уже все шесть были! Они попарно сливались! — пояснил Эстерсон, хотя сам уверен в этом до конца не был. «Неужели что-то со взрывателями? Или с взрывчаткой? Ой не хотелось бы…»
Оберучев поднес к уху трубку, выслушал доклад контрольного поста. В его сосредоточенном до угрюмости лице проступило облегчение.
— Спасибо… В таком случае даю разрешение. Взрывайте ледник!
Твердь под ногами качнулась. Спустя несколько секунд до бункера долетел оглушительный хлопок, а затем послышался тарахтящий рокот, как будто несся по железному желобу набитый булыжниками бобслейный болид.
Звонкий хруст — и громовой мажорный аккорд: в воду фиорда врезался их ледниковый таран!
«Да пингвины, если бы мы их заранее не распугали, — ухмыльнулся Эстерсон, — окочурились бы от одного только акустического удара… Бедолаги! Наверное, никогда больше на эту стоянку не вернутся…»
Только теперь до бункера долетели глыбы, выстреленные в небо первой серией взрывов. Некоторые из них били в ледяную облицовку бункера с увесистой мощью пушечных ядер.
Юдинов, которому по молодости перестраховка с бункером казалась воспаленным бредом гражданского мозга, посмотрел на конструктора с уважением.
«А ты думал! Взрывчатки нахимичили с запасом, от души». — Эстерсон мысленно похлопал Юдинова по плечу.
— Выход из бункера — только по моей команде! — напомнил Оберучев.
Но вот затихли последние удары обломков, крупных и мелких, и все, кое-как соблюдая субординацию (Полине, как даме, полагалось выходить первой, Юдинову последним — как самому младшему по званию), поспешили из бункера на мороз.
Лучших результатов и придумать нельзя было.
Ледовый завал был сметен почти полностью. Разумеется, перед выходом из туннеля оставались еще кучи мелких обломков. Но возни с ними было от силы на час.
Новорожденный айсберг застрял на мели неподалеку от берега.
«По-хорошему надо бы и его взорвать, — подумал Эстерсон, который переживал прилив саперного вдохновения. — А еще остроумный вариант — согнать в воду остатки ледника так, чтобы они забили зазор между айсбергом и берегом, и нарастить полученную естественную конструкцию при помощи пенобетона. Так можно было бы существенно удлинить взлетно-посадочную полосу…»
Сюда, к туннелю, уже спешили за сотню людей. И пилоты, и техники, и моряки, отпущенные командирами субмарин на берег, и даже военный дипломат Цирле, неразлучный со своим черным кейсом.
В этом кейсе, по мнению Оберучева, хранился самый-самый современный, секретный, универсальный переводчик со всех языков Галактики — живых, мертвых, а также и наперед неизвестных. Переводчику этому Оберучев, разумеется, приписывал инопланетное происхождение и телепатический принцип действия.
Полина считала, что кейс набит теми самыми мятными леденцами, которые Цирле постоянно посасывал, а иногда, увлекшись разговором (он увлекался почти любым разговором), с хрустом разгрызал.
Прямодушный Бариев на осторожный вопрос Эстерсона насчет Цирлева кейса ответил «швейцарская порнуха» и громко расхохотался.
Но на самом деле доподлинно никто не знал, что же именно военный дипломат находит нужным таскать за собой везде и всюду. А спрашивать в лоб — стеснялись.
Цирле превосходно владел семнадцатью языками без всяких переводчиков. Играл в шахматы парадоксально и невероятно красиво, как герой Владимира Набокова. Виртуозно разбирался в химии: органической, неорганической и субмолекулярной.
А в довершение всех своих совершенств Цирле очень прилично стрелял и фехтовал. Он был обладателем нескольких кубков Новогеоргиевского гарнизона по русскому военному пятиборью — правда, не золотых.