— Дима, я устала, — неожиданно сказала Рита.
— От чего, милая?
— От нашего замечательного художника.
— Что… это значит?
— Я не хотела тебе говорить, но это значит то, что он преследует меня.
— Преследует? Каким образом?
— Караулит меня около института, идет за мной. Сидит за моей спиной в библиотеке со своими книгами. Я на выход — он туда же.
— И как часто?
— Каждый день.
— История…
— Вот именно — история. И глаза у него, как у жалкой собачонки. И отогнать жалко, и взять на руки страшно. Залает от счастья на всю улицу или просто умрет от того же счастья, и потом не будешь знать, как быть дальше… Я, наверное, жестока, но куда мне деваться от этого? — Рита отставила чашку, взглянула на мужа. — Я понимаю, если бы это был взрослый, здоровенный мужик, не дававший мне проходу, я бы сказала тебе об этом в первый же день. И тогда бы ты разобрался с ним по своему усмотрению. И я бы даже не стала вмешиваться. Но этот хрупкий юноша Иноков какой-то болезненный, даже убогий. Понятно, что он не может нанести мне никакого вреда. Господи, мне жалко его… Не хотела портить тебе настроение: я говорила с ним и уже неоднократно…
— И что же?
— В первый день я сделала вид, будто это — случайность. А на второй уже нет. Потом он сказал, что любит меня. Вот тут я едва не упала в обморок. Правда, и чуть не рассмеялась. На пятый или на шестой день заговорила с ним у выхода из библиотеки. Сказала: «Илья, сколько это может продолжаться? Я устала. Ты взрослый. А я чужая жена. И люблю своего мужа. Ты прекрасный художник, но это все. Тебе нужно найти женщину, которую бы ты смог полюбить». И т. д. и т. п.
— И что же он?
— А он говорит, что если я не могу ему принадлежать, то он должен хотя бы видеть меня. Представь, каждый день. Я говорю ему, что это неудобно, что мне неприятно, когда за мной следят и дышат мне в затылок. А он молчит, как в рот воды набрал. Абсолютно бессмысленный диалог, который так ни к чему и не привел.
— Я поговорю с ним.
— Только будь тактичен, пожалуйста.
— Постараюсь.
Ночью, склонившись над мужем так, что волосы ее то и дело тянулись по его лицу, плечам, Рита нежно водила ладонью по его груди.
— Знаешь, милый, я не рассказала тебе о последнем диалоге с Иноковым. Он состоялся сегодня, у моей машины.
— Очень интересно.
— Я сказала обо всем в открытую. Не стала стесняться ничего, что обычно в подобных объяснениях мы опускаем, сглаживаем, не желая выдавать своих истинных чувств или просто щадя собеседника. Я сказала ему, что я — не ангел с его картин, и даже не подсолнух, хотя это ближе, потому что культура эта растет из земли и питается всеми ее соками. Я не могу отдаться мужчине только потому, что ощущаю с его творениями духовную связь. Могу быть другом ему — по гроб жизни. Пожертвовать ради этой дружбы многим. Но спать с ним — нет. Мне нужна плотская любовь, секс, я не могу без этого. Думаю, я переборщила, — хоть и устало, но обольстительно улыбнулась она. — Мне необходимо физическое влечение к мужчине, желание отдаваться ему сутки напролет, исполнять все его самые безумные прихоти, чувствовать рядом чуткого и умного человека, но по своей природе — зверя, умеющего вызвать во мне те же инстинкты. Господи, какие слова! — Рита запустила мужу коготки в грудь. — И поэтому я выбрала Дмитрия Савинова, и не хочу его менять ни на кого! И еще, возможно, я сказала самое страшное для Ильи, но он вынудил меня к этому. Я сказала, что ты, так же, как и я, восхищаешься его работами, понимаешь их, любишь. И это еще сильнее объединяет нас. — Вздохнув, она положила голову ему на грудь. — Ну что скажешь? Я была… негодяйкой?
— Пожалуй, да.
Рита откинулась на подушку:
— А куда деваться. Если я опять увижу его на улице, то свихнусь. Просто никуда больше не выйду из дома. Пусть берет мои тетради и сам сдает за меня экзамены.
«Интересно, — думал Савинов, — а что сказала Илье, донимавшему ее, Вероника Постникова, эта пустышка, “африканка”?» Наверняка у нее не хватило таких слов, какие оказались — вот незадача! — в сердце Риты. Да, его любимой палец в рот не клади, но ведь потому он и полюбил ее, именно ее, и только ее, и никогда бы не променял эту женщину ни на кого! Господи, а вдруг глупая страсть Ильи Инокова вовсе не придумана: художники — мастаки на этакие одурачивания самих себя! Как наверняка и было в случае с блондиночкой, «африканкой», единственным достоинством которой были безупречная фигурка, смазливая мордашка и длинные белые волосы. Он до сих пор помнил пухлый рот и круглые глаза, говорок, чем-то напоминавший говорок дамочек-диджеев на многочисленных радиостанциях, как будто последняя ложка манной каши на завтрак застряла у них во рту. А что, если его чувства к Рите другие? Что, если он и впрямь начнет сходить с ума уже завтра, может быть, сегодня? Что, если Рита, сама того не подозревая, поторопила события, вместо того чтобы оттянуть их? Как это умеют женщины — легким кокетством, касанием руки…
Савинов взял руку Риты, поцеловал ее ладонь. Она пахла так, как пахнут травы на некошеном лугу в июле, в ароматах которого хочется купаться всю жизнь…
От яркого весеннего солнца слепило глаза. В полуквартале от библиотеки, напротив, Савинов купил в павильоне бутылку колы, жадно выпил ее. Вернулся к машине. Не слишком ли он рано? Открыл дверцу, забрался внутрь. Теперь он постукивал пальцами по баранке. Еще пять минут, и Рита выйдет из библиотеки. Машина ее в сервисе, она пойдет пешком. Посмотрим, не будет ли за ней хвоста.
Ах, отрубить бы этот хвост! Под самый корешок!
В машине тоже не сиделось. Он опять вышел, достал из кармана театральный бинокль. Со стороны наверняка глупейшая картина! А узнай кто-нибудь предысторию, животы надорвали бы.
А вот и Рита!.. Вышла из дверей библиотеки, огляделась, надела темные очки.
Она двинулась в обратную сторону, еще немного — и потерялась бы в толпе. И тогда Савинов увидел переходившего дорогу Инокова — нелепая тощая фигура, светлая бородка. Не смотрит на машины, а ведь могут и задавить! Не погнушаются. Им-то уж все равно, кто ты: пенсионер, мальчик с мячом или гений, преследующий чужую жену.
Савинов захлопнул дверцу, не переходя дорогу, быстро двинулся по тротуару. Он оказался в тени, так было удобнее рассмотреть всю картину, происходившую на солнечной стороне улицы.
Между Иноковым и Ритой десять шагов, пять, вот они поравнялись. Рита оборачивается, останавливается как вкопанная. Кажется, не знает, куда себя деть.
Готова убежать.
Савинов сошел с тротуара, оглянулся на машины. Несчастная девочка, сейчас я помогу тебе. Подожди!..
— Здравствуйте, господин Казанова! — Савинов уцепил Инокова за плечо. — Как поживаете?
Иноков весь сжался, рванулся назад, но рука Савинова цепко удержала его. Густо залившись краской, Илья рванулся еще раз, сильнее, но Савинов и теперь не отпустил его.