Слезы высохли на щеках у Лилли.
– Прекрати, Боб.
– Прости, милая, – ответил он, опустив взгляд.
Остин поднял голову, протер глаза, уставился в стену и протяжно вздохнул.
– Черт, – бросил он.
– Боб, дай мне полотенце.
Лилли села на кушетке. Выражение ее лица невозможно было разгадать, но одного взгляда на него было достаточно, чтобы Боб замолчал и выполнил просьбу девушки. Он взял полотенце и протянул его ей.
– Сними меня с чертовой иглы, – безразлично сказала она, вытираясь. – Я пойду.
Боб вынул капельницу, протер запястье Лилли и наложил пластырь на ранку.
Лилли слезла с кушетки. На мгновение показалось, что она не удержится на ногах, и Остин подхватил ее под руки. Она оттолкнула его и сняла со спинки стула свои джинсы.
– Все в порядке, – она оделась. – Все в полном порядке.
– Милая… Не торопись, – Боб подошел к Лилли, словно намереваясь закрыть ей путь к двери. – Лучше тебе немного полежать.
– Уйди с дороги, Боб, – отрезала Лилли, сжав кулаки и решительно выдвинув вперед подбородок.
– Лилли, почему бы нам не… – Остин оборвал свою речь на полуслове, стоило Лилли только взглянуть в его сторону. Выражение ее лица – плотно сжатые зубы, пылающие искры ярости в глазах – испугало юношу.
Боб хотел было возразить, но решил, что лучше просто позволить Лилли уйти. Он отошел в сторону и сделал Остину знак отступить. Лилли была уже на полпути к выходу.
Хлопнула дверь, и в комнате повисла оглушительная тишина.
Секунды, казалось, тянулись целую вечность. Филип Блейк склонился над своей восставшей из мертвых дочерью в сумраке прихожей. Небрежная стоматологическая операция словно застала Пенни врасплох. Она пошатывалась на тонких ногах и шевелила губами, обнажая окровавленные десны. Ее пустой взгляд был обращен на стоявшего перед ней человека.
Филип придвинулся к мертвой девочке. В памяти замелькали ложные воспоминания о том, как он укладывал дочку в постель, как читал ей сказки, как расчесывал ей золотистые локоны и целовал ее в фарфоровый лобик.
– Все к лучшему, – пробормотал он прикованному к стене монстру. – Иди ко мне.
Он заключил девочку в объятия. Она казалась лишь хрупкой оболочкой, крошечным чучелом. Филип провел ладонью по ее холодной, полуразложившейся щеке.
– Поцелуй папочку.
Он сам поцеловал ее в прогнившие губы. Он искал тепла и любви, но почувствовал лишь горечь протухшего мяса и засиженных мухами отбросов. Сам того не желая, он отшатнулся от дочери, не в силах вынести вида скользкой ткани, прилипшей к ее губам. Он глубоко задышал и стал остервенело стирать с губ черную слизь. Желудок скрутило.
Пенни бросилась к нему, сузив глаза, и попыталась укусить его кровоточащими деснами.
Филип сложился пополам, оттолкнув ее. Его тошнило. По пищеводу поднималась горячая желчь. Его вырвало прямо, и по деревянному полу расплескалась густая желтая масса желудочных соков. Спазмы одолевали Филипа, пока все содержимое желудка не вышло из него.
Он упал на колени, вытер рот и тяжело задышал.
– О милая… Прости меня, – с трудом сглотнув, он попытался собраться с силами и закрыть глаза на стыд и отвращение. – Не бери в голову, – дыхание восстановилось, и он еще раз сглотнул. – Не сомневаюсь… со временем… я… я… – он вытер лицо. – Пожалуйста, не дай этому…
Вдруг кто-то громко постучал в дверь. Губернатор тотчас забыл о собственных чувствах и раздраженно моргнул.
– Черт! – он поднялся на ноги. – ВОТ ЧЕРТ!
За следующие тридцать секунд – столько Филипу Блейку понадобилось, чтобы взять себя в руки, пересечь прихожую, снять цепочку и открыть дверь – он превратился из жалкого, слабого, не находящего взаимности отца в блистательного вождя народов.
– Разве я не велел не беспокоить меня? – рявкнул он, увидев призрачный силуэт во тьме коридора.
Гейб невольно прочистил горло и попытался подобрать верные слова. Он был одет в мешковатую армейскую куртку, подпоясанную портупеей и патронташем.
– Прошу прощения, шеф, у нас там неразбериха.
– Какая еще неразбериха?
Гейб глубоко вздохнул.
– Видите ли, был взрыв – наверное, на базе Национальной гвардии. В воздух поднимается огромный столб дыма. Брюс взял несколько ребят и пошел на разведку. Только они вышли, как мы услышали неподалеку стрельбу.
– Неподалеку?!
– Да, в той же стороне.
Губернатор посмотрел Гейбу в глаза.
– Так почему бы вам просто не взять машину и не… ПРОКЛЯТЬЕ! – он повернулся к гостю спиной. – Неважно! Забудь! За мной!
Они взяли один из бронированных грузовиков. Губернатор разместился на пассажирском сиденье и положил себе на колени автоматическую винтовку AR-15, а Гейб сел за руль. За всю поездку – по Флэт-Шолс-роуд, вдоль населенного ходячими леса, по шоссе 85 и по длинной проселочной дороге по направлению к огромному облаку черного дыма, заметному даже на фоне ночного неба, – Гейб не проронил больше ни звука. Губернатор тоже молчал. На подножках по обе стороны от кабины стояли вооруженные автоматами ребята Гейба – Руди и Гас.
Пока они мчались на восток сквозь тьму, Губернатор чувствовал, как на каждом ухабе, на каждой кочке фантомную руку пронзали тысячи игл – и это странное ощущение заставляло его то и дело напрягать зрение в попытках разглядеть в зеленоватом свете кабины, не продолжается ли из обрубок призрачной рукой. Из-за этого с каждой минутой Губернатор раздражался все сильнее. Он молча размышлял о войне и представлял, как отрубит голову той стерве, которая напала на него.
Великие полководцы былых веков, о которых Филип читал в исторических книгах – все от Макартура [3] до Роберта Э. Ли [4] , – не совались на передовую и сидели в палатках вместе со своими генералами, составляя планы, продумывая стратегию действий, изучая карты. Но у Филипа Блейка был свой путь. Он представлял себя Аттилой Завоевателем, может, даже Александром Македонским, врывающимся в Египет с жаждой мщения и сеющим смерть окровавленным мечом. В жилах пылал адреналин, кожа под повязкой на глазу чесалась. Надетая на левую руку кожаная перчатка для вождения скрипнула, когда он сжал кулак.
Они доехали до знакомого ответвления от главной дороги. Одну из букв на высоком указателе сдуло ветром, и теперь на знаке было написано: