Именно то обстоятельство, что идею самодержавия со времен Петра постепенно в сознании нации оторвали от Бога и Божественного первоначала, сведя ее к тому, что «русский император не разделяет своих верховных прав ни с каким установлением или сословием в государстве, т. е. что каждый акт его воли получает обязательную силу независимо от согласия другого установления», и предопределило неизбежность замены самодержавия монарха на самодержавие народа.
Но империя не сдавалась без боя. Характеризуя российское самодержавие в конце ХIХ столетия, П.А. Зайончковский приводит слова Бунге — председателя Комитета министров во время правления Александра III, который писал, что в русском государстве должны господствовать русская государственность, то есть русская государственная власть и русские учреждения (конечно, примененные к бытовым условиям инородцев и окраин), русская народность, то есть освобождение последней от иноплеменного преобладания, русский язык как общий государственный и, наконец, уважение к вере, исповедуемой русским народом и его государем. Тот факт, что тезис о господстве русской народности был изложен немцем по национальности и лютеранином по вероисповеданию, не представляет собою ничего необычного: прозелиты, как правило, более всего ортодоксальны.
Но, может быть, Россия лишь случайно сплотилась в одно государство? Может быть, ей лучше было бы распасться на несколько независимых организмов? Барон Гаксгаузен, отвечая, видимо, на такой вопрос, писал: «России предстоит в ее внутреннем развитии большая будущность. Ее государственное единство составляет естественную необходимость. Все земельное пространство ее разделено самою природою на 4 колоссальные части, из которых ни одна не представляет условий для полной самостоятельности, а все вместе образуют могущественное и независимое государство…»
Немецкий полководец Х. Мольтке в «Письмах из России» отметил: «Много говорили о том, что это огромное государство неминуемо распадется при увеличении его народонаселения, но забывают при этом, что ни одна его часть не может существовать без другой: богатый лесами север не может обойтись без обильного хлебом юга, промышленная же коренная Россия не может обойтись без обеих окраин, внутренняя же ее часть без приморских областей или без четыре-тысяче-верстного водного пути Волги».
Российская империя оказалась тем многосоставным обществом, которое было способно выдерживать нагрузки великих войн и кровавых революций, экономических потрясений и культурно-цивилизационных агрессий. Именно опыт периода империи создал в России почву для концессуальной (сообщественной) демократии. Этот же опыт стал питательной основой российского евразийства. Тот же М. Уоллес, вернувшись из России, характеризовал отношения коренного населения России и ее инородцев в царствование Александра II следующим сравнением: «Как Скандинавия называлась officina gentium — мастерской, в которой производились новые нации, так Россию мы можем считать мастерской, в которой плавятся обломки старых наций, чтобы составить новое сложное целое».
Ввиду этнографических особенностей России уже не раз раздавались голоса, что она может существовать только в форме федерации; что Россия русского народа и Россия русского царя — две различные вещи; что единственною связью тех народов, которые живут в империи, является один император; что в России нет и не должно быть ни господствующей национальности, ни господствующего языка, ни господствующей религии, другими словами, что Россия должна жить или быть устроена по типу государств не национальных, а разноплеменных, разноязычных и разноверных.
Российскую империю невозможно понять, не задумавшись над словами барона Фиркса, который писал: «Русский император царствует не над страной, но над целою частью света, он повелевает не нацией, а двадцатью народами. Его патриотизм в том, чтобы любить равною любовью тех, чья участь вверена ему небом. Всякий русский, отправляясь в Финляндию, в Ливонию, в Польшу, на Кавказ, едет в иностранную землю. Император, приехав в эти страны, находится у себя, в своем отечестве, между детьми своими, сделать счастие которых он принял на себя перед Богом и совестью священную обязанность. Пусть патриотизм поляков состоит в том, чтобы любить только самих себя; русских, по крайней мере, приверженцев г. Каткова, в том, чтобы ненавидеть инородцев; пусть у финляндцев патриотизм проявляется желанием удалить русских от себя, патриотизм русского Императора, Короля Польского, Великого князя Финляндского, может быть лишь в том, чтобы держать весы равновесия между всеми его подданными, думать о благе всех этих стран, из коих каждая есть его Отечество. Требуется, чтобы каждое племя могло продолжать жить в условиях, вытекающих из его природы; географического положения страны, им обитаемой; исторических воспоминаний, им сохраняемых; религиозных верований, какие им приняты. Единственная солидарность, какая может быть между ними, — должна заключаться в том, чтобы совокупно содействовать защите территории и не возмущать мира общего отечества притязаниями, несогласными с правами других. Под условием уважения государственного порядка и киргизы, и калмыки, и финны, и поляки заслуживают той же заботы, как и русские. Императору остается лишь утвердить приговор народного мнения и сказать о жителях присоединенных стран: “Пусть живут мирно по своему закону”».
Государственно-правовой формой русской цивилизации в ХХ веке был Союз Советских Социалистических Республик. При этом русский суперэтнос (нация) был и остался носителем русской цивилизации. Создание СССР в 1922 году было «собиранием» осколков Российской империи, опиравшимся на национально-государственную территориальную интеграцию. Без каких-либо принципиальных реконструкций СССР просуществовал почти семьдесят лет. И главной предпосылкой (именно предпосылкой, а не причиной) гибели СССР оказался механизм его рождения — национально-государственное устройство.
Империи умирают по мере утраты единого национального мировоззрения. Расцвет империи как советской формы русской цивилизации приходится на 1939–1966 годы — период относительно стабильной гегемонии ленинизма. В какой мере разрушалось догматизмом и нигилизмом марксистско-ленинское учение, попытавшееся заместить собою ослабевшее православие, в такой отслаивалось, подобно змеиной коже, и государство от общества. Вот только новая объединяющая кожа к тому времени еще не наросла, а потому и смогли рассыпать нацию на моноэтнические народы.
Договор 1922 года об образовании СССР был успешной попыткой найти компромисс между центробежными и центростремительными силами, соединить прелести суверенных национальных республик с достоинствами унитарного государства. Было рождено союзное государство, переросшее в асимметричную федерацию. К сожалению, дальнейшего процесса эволюции государственных форм фактически не произошло, конституция СССР 1977 года, закрепив новации социально-экономической системы общества, ограничилась только идеологической шлифовкой политико-правовых механизмов государства.
Российский ХХ век, при всех его взлетах и падениях, не является предметом нашего исследования. Ограничусь одним: И.А. Ильин был глубинно неправ, безоговорочно заявляя, что Советский Союз — не Россия. В его анализе — горечь и боль, запальчивость и предвзятость русского патриота. Советский Союз — и в его советской форме русская цивилизация — пережил все присущие социальному организму этапы — буйную молодость, противоречивую зрелость, тихое увядание.