Раздается еще один стук, и дверь в спальню мамы и Грэга распахивается, ударяясь о стену. Лишь теперь мы замечаем на лестнице груду одежды. Ботинок Грэга рикошетит от дверного косяка и приземляется к его ногам.
– Клэр? – Грэг нерешительно приближается к двери. Я стою у него за спиной.
– Как ты смеешь! – Мама с горящими глазами бросается на него через кровать. – За дуру меня принимаешь? Я читала про таких, как ты. Не на ту напал! Я не какая-нибудь несчастная старушка, которую можно обобрать до нитки. Забирай свое барахло и проваливай из моего дома!
– Клэр… – повторяет Грэг. – Детка, пожалуйста…
– Я знаю, что ты затеял. – Мама бьет его в грудь кулаком. – Думаешь, если я старая и одинокая, то поверю, что тебе со мной интересно? А там можно ко мне переехать, забрать мой дом, деньги, все забрать… Ничего у тебя не выйдет! Меня не проведешь. Убирайся немедленно, или я звоню в полицию.
Она побелела от ярости, но в глазах, сухих и горячих, виднеется что-то еще – страх.
– Мам… – Я встаю между ней и Грэгом. – Все хорошо. Успокойся. Грэг – наш друг.
Это ужасно неадекватное слово для того, чтобы описать, кто он такой, кем он был для нее. Я знаю, что Грэгу больно такое слышать, даже если он понимает, почему я выбрала самое нейтральное слово, которое только пришло в голову.
– Клэр, – повторяет Грэг как можно нежнее. – Милая, это я. Мы женаты. Смотри, вон фотография с нашей свадьбы…
– Как ты смеешь! – орет на него мама. Она хватает меня за руку и отталкивает от него. – Не смей делать вид, что ты их отец. Что ты забыл в моем доме? Что тебе надо от меня? Кэйтлин, неужели ты не видишь, что он делает? Пошел вон! Вон!
– Мамочка! – Эстер, привлеченная шумом, появляется на лестнице в сопровождении бабушки, которая стоит на ступеньку ниже и тревожно наблюдает за нами.
– Что за шум? – спрашивает она. – Клэр, что ты там выдумала?
Услышав бабушкин голос, мама успокаивается и отпускает мою руку, хотя по-прежнему тяжело дышит и глядит со страхом.
– Я… я принимала… ванну… А потом смотрю – какие-то вещи у меня в спальне. Это не мое!
– Мамочка! – Эстер стряхивает с плеч бабушкину руку и бежит к маме. Та крепко прижимает ее к груди. – Это папины вещи, мамочка. Глупая ты растеряша.
Не выпуская Эстер из объятий, мама садится на пол. В воздухе все еще сыро от пара. Пахнет мокрым ковром.
– Я забыла, – говорит она Грэгу, не в силах смотреть на него.
– Мама, вставай! – командует Эстер, теребя мамины щеки. – Вставай, мамочка. Пора пить чай.
Мы втроем стоим и смотрим, как Эстер тянет маму за руку. Та наконец поднимается и, не глядя на нас, ведет мою сестру вниз по лестнице.
– С чем будешь чай?
– С лазаньей! – восклицает Эстер.
– А может, с бобами на тосте?
Они заходят на кухню, голоса становятся глуше.
– Я принесу раскладушку, – говорит Грэг. – Буду спать у Эстер.
– Нет, – возражаю я. – На раскладушке буду спать я. А ты переезжай в мою комнату. Я все равно на несколько дней уеду. Или ты хочешь, чтобы я осталась?
– Ей становится хуже. – Грэг произносит слова, которые никто из нас, даже он сам, еще не готов услышать. – Я не ожидал, что все будет так быстро. То есть я слышал про эти кровяные сгустки, но думал… надеялся, что у нас еще есть время для прощания. Я думал, она вернется и попрощается.
Бабушка наконец перешагивает последнюю ступеньку и берет Грэга за плечо.
– Все, что Клэр сейчас говорит, думает и чувствует… Это не значит, что она тебя не любила. Она никого так не любила, как тебя! Это не Клэр, это ее болезнь.
– Я знаю, просто… – Грэг опускает плечи и у нас на глазах становится в два раза меньше, будто из него выпустили воздух. – Пойду принесу раскладушку из гаража.
Ни я, ни бабушка не идем за ним – знаем, что ему нужно побыть одному.
– Мама! – Мама стоит внизу лестницы как ни в чем не бывало. – Как достать бобы из этой железной штуки?
– Иди помоги ей, – говорю я. – А я постараюсь здесь прибраться.
– Как ты себя чувствуешь? – спрашивает бабушка.
– Как мы все.
– Мама! – снова слышится голос из кухни. – Ее можно открыть ножом?
Это первая фотография моей жены и дочери, которую сделал я.
Эстер завернута в полотенце, а Клэр насупилась, потому что строго запретила мне фотографировать ее лохматой и без макияжа. Но я не мог ждать – не мог поверить, что это случилось.
Наверное, большинство мужей считают своих беременных жен красивыми. Я не исключение. Мне нравилось, как она выглядит, нравилась округлость ее живота, где подрастал наш ребенок. Клэр любила понудеть – мол, у нее лодыжки жирнеют, кожа растягивается, и вообще она слишком старая, чтобы рожать, – но я видел, что она вся светится от счастья. Смотрел на нее и диву давался. Вот там – мой ребенок.
Эстер появилась на свет чуть раньше срока. Кэйтлин тоже родилась рано, но с тех пор прошло немало времени, и никто не ожидал повторения. Все думали, что тело Клэр уже забыло о первой беременности. Все это время она жила обычной жизнью – много гуляла, работала, а в день рождения Джулии даже пошла с ней на танцы, хотя к тому времени была круглая и спелая, как арбуз. Я не хотел ее отпускать, однако и запретить не мог, поэтому отправил Кэйтлин присматривать за матерью. Кэйтлин была не в восторге.
Эстер родилась глубокой ночью. Клэр внезапно поднялась с постели – очень резко, учитывая, что у нее тогда был огромный живот и она все делала медленно. Говорила – я как супертанкер, нужна неделя, чтобы повернуться. А в ту ночь она пулей вылетела в ванную. Я проснулся и тут же уснул, всего на секунду. Потом меня разбудил голос жены. Она не кричала со всей мочи, а тихонько, чуть не шепотом, повторяла мое имя. Я вошел в ванную и увидел, что Клэр сидит на голом полу.
– Выходит, – выдохнула она.
Я даже не сразу понял, о чем она, а потом увидел на полу у нее между ног лужицу. Тут до меня дошло.
– Так, я звоню в больницу, скажу, что мы едем. Возьми свою сумку…
– Да нет же, прямо сейчас выходит, – сказала Клэр. Ее скрутило от боли.
– Не может быть. – Я понял, что по-прежнему стою в дверях, и сел на корточки. Клэр не кричала, не издавала вообще никаких звуков, которые я ожидал услышать. Она сидела с отсутствующим видом, закрыв глаза и сосредоточив все силы внутри себя. Ее тело опять содрогнулось.
– Скажи об этом ребенку и набери три девятки!
Женщина на линии велела мне заглянуть Клэр между ног и измерить пальцами, широко ли она раскрылась. Я было сунулся, но Клэр зарычала на меня как одержимая. Тогда я постучал в комнату Кэйтлин, и она, хотя обычно ее из пушки не разбудишь, тут же проснулась.