Вдруг Глаша вздрогнула от стука в окно. От ее ужаса даже вода в ванне, кажется, похолодела. Но вскоре стало понятно: на улице просто поднялся ветер, и ветки с новой силой заколотили в стекло. И тут Глафира с удивлением обнаружила у себя в ванной комнате незнакомую женщину. У той было бледное круглое лицо, несколько странно выглядевшее без бровей; волосы покрашены ярко-рыжей краской и собраны на затылке; на губах, в данный момент сложенных в недовольную подковку, ядовитого цвета помада.
– О господи, вы кто? – чуть не ушла под воду с головой Глафира.
– Я-то? Я – Нина Зотова, горничная. А вы – новая постоялица?
– Мне дали ключ от этого номера, – ответила Глаша, прикрывая руками, что можно было прикрыть.
– Понятно, – скривилась, разве что не плюнула на пол, Нина. – Не успела я номер убрать, как вы тут как тут.
– Что значит – тут как тут? Я вообще-то с утра должна была заехать!
Глафира пожалела, что не взяла с собой пену для ванны. Хотя в таком месте всякие гламурные штучки даже в голову не придут. Но также любому нормальному человеку и в голову не могло прийти, что кто-то так запросто может ворваться к нему в ванную.
– А мы вот не успеваем, – махнула грязной тряпкой в воздухе горничная и вздохнула: – Я так устала…
– Много постояльцев? Целых три человека? – съязвила Глаша, доказывая вредность своего характера.
Нина с удивлением сфокусировала на ней взгляд.
– Смотри какая… Ишь ты! Так я и знала, что мне опять не повезет. В главном-то корпусе старперы беспроблемные, а я, бедная, должна убираться тут в люксовом, где все с какими-то претензиями, то это им не так, то другое… Да одного старика мне хватает выше крыши! «Душечка, откройте окно, мне душно!», «Душечка, закройте окно, мне холодно…» Тьфу! Как я его ему открою и закрою?! Тут надо столяра звать, а его у нас отродясь не было… Ходят несколько балбесов, а специалистов нет. Вот один умник и покрасил окна, не раскрыв их. Краска высохла сплошным монолитом, и теперь створки не открываются. А пока красил, самому душно стало, открыл форточку, вот она с тех пор и открыта.
– А ничего, что я перед вами голая лежу? Вас это не смущает? – не выдержав, спросила Глафира, которой показалось, что то ли вода в ванне совсем остыла, то ли у нее самой поднялась температура – на нервной почве.
– Меня нет… А вас смущает? Да бросьте вы! Мы же женщины, все ходим в баню. У нас в деревне…
– Не поверите, но я никогда не жила в деревне. И в баню тоже не ходила, – огрызнулась Глафира.
Нина хмыкнула и вышла. На двери вообще-то имелся железный крючок, но Глаша легкомысленно забыла накинуть его на петельку. После ухода горничной она тут же вылезла из ванны, завернулась в большой махровый халат, который в люксе все-таки был, и прошла в комнату.
Нина снимала белье с разложенного двухместного дивана. Вид у нее был обиженный. Нет, даже оскорбленный до глубины души. Женщина косо посмотрела на Глашу и вдруг остановилась словно вкопанная. Пауза затягивалась. Вылетевшее из подушки перышко медленно и бесшумно опускалось на пол.
– Что такое? – не поняла Глаша, прекратив вытирать мокрые волосы полотенцем. – Что-то случилось? Не пугайте меня…
– Глафира Геннадьевна, вы, что ли?! – вскрикнула горничная, прижимая к себе грязную и пыльную тряпку. – Не узнаете меня? Я же Нина Дмитриевна Зотова! Ну же, вспоминайте – несколько лет назад вы спасли мою дочь Свету! Я-то вас всю жизнь буду помнить! Я за вас свечку каждый раз, как бываю в церкви, ставлю… Не признала сразу вас в голом-то виде. Оно и понятно, я же вас голой не видела никогда!
Глаша напрягла память и наконец вспомнила восьмилетнюю девочку, которую доставили в больницу в ее дежурство. Ребенок попал под машину и находился в коме. Как потом выяснилось, в одной больнице пострадавшую даже отказались принять. А Глафира буквально собрала девочку по косточкам и на самом деле вытянула с того света… И вот сейчас снова встретилась с ее матерью.
– Нина… Ну надо же! Действительно Земля круглая… столько лет прошло… – искренне обрадовалась она.
– Глафирочка Геннадьевна, как же я рада! Постоянно молюсь за вас! Вы – свет в моем окне, наша Мадонна! Наша спасительница! Наше все!
– Ленин – наше все! – буркнула Глаша, отстраняясь от крепких объятий женщины, потому что от нее жутко пахло хлоркой и еще чем-то неприятным. – Очень рада вас видеть, Нина. Но как вы здесь оказались?
Горничная опустилась на незастланный диван и вытерла лицо все той же пыльной тряпкой. Похоже, та у нее была универсальной, на все случаи жизни: и для уборки, и в качестве носового платка. Глаша присела рядом, участливо глядя на всполошившуюся мамашу. А та принялась рассказывать:
– Вы-то Светочку спасли, но потом, чтобы выходить дочь, я была вынуждена бросить работу, полностью посвятив все свое время ребенку и забыв обо всем остальном. Свете ведь требовалась длительная реабилитация… Да что я говорю, вы же все знаете! А мой муж, Светин отец, вместо того чтобы понять, почувствовал себя одиноким и ненужным, начал упрекать меня, что я уделяю ему мало внимания… – Нина всхлипнула, но тут же взяла себя в руки. – Короче, ушел к другой женщине… Дочка потихоньку выздоравливала, встала на ноги, я начала работать. Слава богу и спасибо добрым людям, что взяли меня на фабрику обратно. А дальше закрутилось… Светка моя так увлеклась спортом, что уже и жизни не представляла без тренировок. Просто в раж вошла – хотела стать нормальным человеком, чтобы не хромать, чтобы руки опять были сильными… С ее-то травмами! – покачала головой Нина.
Глафира хорошо помнила, что у девочки были множественные переломы, одна нога осталась короче другой, а левая рука совсем плохо действовала.
– Но Свете внушили, что усилием воли она своего добьется… В школе, во дворе ее дразнили, а в спорте хвалили, и только там она чувствовала себя нужной. Мою девочку заметили и пригласили в юношескую параолимпийскую сборную… Я была рада за нее, она не потерялась в жизни, несмотря на увечье. Но у нас в городе для нее никаких перспектив не имелось, Свету забрали в Москву. Тренировки, сборы, школа – все здесь. И я стала подумывать, как бы и мне перебраться в Москву, поближе к дочке. Самой-то сделать это было нереально, поэтому я ухватилась за первый представившийся мне шанс. Им оказался Михаил Иванович Боровко, командированный из Москвы. Ему понравились и я, и мои пирожки, и моя забота… Он и привез меня сюда. Правда, не в Москву, а в Подмосковье, но все равно намного ближе к моей дочери и довольно далеко от ненавистного бывшего мужа с его молодой. Так что я нахожусь во втором, и счастливом, браке уже три года. Миша для меня – самый главный человек на свете. После дочери, конечно… А вот вы, Глафира Геннадьевна, как вы-то попали в наше болото, санаторий этот уродливый? Ведь хуже места для отдыха не найти!
– Надо же, так честно… Я имею в виду ваши слова про болото. – Глаша засмеялась.
– У меня от человека, спасшего моего единственного ребенка, не может быть секретов. Вот я и удивляюсь, зачем вы сюда приехали?